Мартовские дни 1917 года - Сергей Петрович Мельгунов

именно около 7 час. вечера, когда ожидался делегатский поезд, Царь пожелал иметь телеграмму об отречении, так как под влиянием разговора с лейб-медиком Федоровым решил изменить форму отречения и отречься за сына в пользу брата. По некоторой своей скрытности он ничего не сообщил Рузскому о мотивах, оставляя того в неведении о причинах колебаний, которые Рузский замечал в царском поезде. Такое объяснение и дает ген. Данилов.

Совершенно естественно, что источник свитских закулисных действий Рузский видел в дворцовом коменданте, хотя по утверждению Дубенского (в воспоминаниях) у Царя последний «едва ли имел в эти тревожные часы значение прежде всего потому, что Е. В., по моему личному мнению, никогда не считал Воейкова за человека широкого государственного ума и не интересовался его советами и указаниями». Возвращаясь от Царя после первого посещения Нарышкина, – рассказывал Рузский Андр. Вл., – он зашел к Воейкову, и тут «у меня произошел довольно крупный разговор, даже не разговор, а я просто наговорил кучу истин, примерно такого содержания: “Я почти ничем не обязан Государю, но вы206 ему обязаны во всем и только ему, и вы должны были знать… что творилось в России, а теперь на вас ляжет тяжелая ответственность перед Родиной, что вы допустили события прийти к такому роковому концу”. Он так на меня и вытаращил глаза, но ничего не ответил…»

Так шли часы в императорском поезде в ожидании приезда думских уполномоченных. «По наружности» было, «как всегда», – вспоминает Мордвинов. Этикет соблюдался. За пятичасовым чаем «ни одного слова, ни одного намека на то, что всех нас мучило, не было». Говорили о «пустяках» и думали: «когда же, наконец, кончится это сидение за чаем». После чая «опять все вместе в купе адм. Нилова», – «все еще» озабоченные «попытками переменить роковое решение». «Телеграмму об отречении удалось задержать, и все еще может повернуться в другую сторону» в зависимости от переговоров с думскими делегатами. «Надо во что бы то ни стало не допустить их до предварительного свидания с Рузским, а сейчас же, как приедут, провести к Государю!» «Воейков, по приказанию гр. Фредерикса, поручил это мне, как дежурному».

V. Думские делегаты

Поезд с уполномоченным Временного Комитета в Пскове ждали в 7 час. вечера; он прибыл в 9 часов. В промежутке проходили обычные поезда. Вот поезд, идущий в Петербург. Мордвинов отмечает, что толпа, хотя и знала уже, что находится «вблизи Царя», «держала себя отнюдь не вызывающе». О «всеобщей ненависти к династии» тут не было и помина. Но вот поезд из Петербурга – первый «после революционных дней». Впереди бежал какой-то полковник. Дубенский спросил его о городских настроениях: «Теперь все хорошо, город успокаивается, и народ доволен». – «Что же говорят о Государе, о всей перемене?» – допрашивал генерал. «Да о Государе почти ничего не говорят, надеются, что временное правительство с новым царем Михаилом (ведь его хотят на царство) лучше справится». Эта бытовая зарисовка сама по себе отвечала на опасение придворного историографа, что отречение должно неминуемо вызвать междоусобицу.

Мордвинов, как и хотел, перехватил делегатов и провел их, минуя Рузского, непосредственно в салон-вагон императорского поезда. Придворный журнал отметил: «от 9 час. 45 м. веч. Е. В. принимали министра Имп. Двора гр. Фредерикса, ген.-ад. Рузского, члена Гос. Совета Гучкова, чл. Гос. Думы Шульгина и свиты ген.-майора Нарышкина». В действительности Рузский опоздал и пришел в сопровождении Данилова уже тогда, когда Гучков излагал ход событий в Петербурге207. Все присутствовавшие, за исключением престарелого гр. Фредерикса, рассказали обстановку, в которой произошло формальное отречение от престола царствовавшего монарха. Ген. Нарышкин, в качестве нач. поход. канцелярии, вел как бы официальную запись. Она сохранилась и была напечатана Сторожевым в 22-м году208. Трудно назвать то, что записывал Нарышкин в свою «записную книгу», протоколом, но все-таки будем исходить от этой официальной записи, оставляя в стороне бытовые черты, зарисованные мемуаристами, и лишь добавляя из воспоминаний некоторые штрихи.

«Мы приехали с членом Гос. Думы Шульгиным, чтобы доложить о том, что произошло за эти дни в Петрограде, и вместе с тем посоветоваться209 о тех мерах, которые могли бы спасти положение, – начал Гучков. – Положение в высшей степени угрожающее… Это не есть результат какого-нибудь заговора или заранее обдуманного переворота, а это движение вырвалось из самой почвы… и сразу получило анархический отпечаток, власти стушевались… Так как было страшно, что мятеж примет анархический характер, мы образовали так называемый Временный Комитет Гос. Думы и начали принимать меры, пытаясь вернуть офицеров к командованию нижними чинами; я сам лично объехал многие части и убеждал нижних чинов сохранять спокойствие. Кроме нас заседает в Думе еще Комитет рабочей партии, и мы находимся под его властью и его цензурою. Опасность в том, что, если Петроград попадет в руки анархии, то нас, умеренных, сметут, так как это движение начинает нас уже захлестывать. Их лозунг: провозглашение социалистической республики210. Это движение захватывает низы и даже солдат, которым обещают отдать землю. Вторая опасность, что движение перекинется на фронт… Там такой же горючий материал, и пожар может перекинуться по всему фронту, так как нет ни одной воинской части, которая, попав в атмосферу движения, тотчас же не заражалась бы…211. В народе глубокое сознание, что положение создалось ошибками власти и именно верховной власти, а потому нужен какой-нибудь акт, который подействовал бы на сознание народное. Единственный путь – это передать бремя верховного правления в другие руки. Можно спасти Россию, спасти монархический принцип, спасти династию, если Вы, В. В., объявите, что передаете свою власть вашему маленькому сыну, если Вы передадите регентство вел. кн. Михаилу Александровичу212 и если от Вашего имени (курсив мой) или от имени регента будет поручено образовать новое правительство, тогда, может быть, будет спасена Россия. Я говорю “может быть” потому, что события идут так быстро, что в настоящее время Родзянко, меня и других умеренных членов Думы крайние элементы считают предателями; они, конечно, против этой комбинации, так как видят в этом возможность спасти наш исконный принцип. Вот, В.В., только при этих условиях можно сделать попытку водворить порядок… Прежде, чем на это решиться, Вам, конечно, следует хорошенько подумать, помолиться, но решиться все-таки не позже завтрашнего дня, потому что