(На)следственные мероприятия - Вероника Иванова

– А я думал, что разрыв произошел из-за… моей матери. Мне так всегда говорили.

Ни ответа ни привета. Молчание – знак согласия?

– У меня свои взгляды, внук. Старомодные, упрямые… Называй, как хочешь. Но одно скажу: она родила и вырастила хорошего сына.

И на том спасибо. Что ж, все понял: скользкие темы трогать не будем.

– Тебе нравится твоя работа?

– А тебе – твоя?

Он усмехнулся:

– Я считаю необходимым ее выполнять.

– Я могу сказать то же самое.

– Значит, ты счастлив?

Никогда не задавался таким вопросом. Но сейчас, когда спросили…

Если задуматься, то что выходит? Работа есть. Любимая. И любимая тоже появилась, кстати. Друзья – в наличии. Планы на будущее? Никаких, и это прекрасно! Так что да.

– Счастлив.

– Рад это слышать. И, наверное, когда я уеду, станешь еще счастливее?

Шутник старый… Знает же, что бьет по больному месту!

– Не говори так.

– Я чувствую, что тебе трудно со всем этим справляться. Я понимаю. И ценю то, что ты сейчас делаешь.

А что я делаю? Всего лишь сопровождаю старшего родственника во время прогулки по…

– О, вот и приехали!

В этом квартале я ни разу еще не бывал. Да и, заглянув случайно, вряд ли нашел бы неприметную дверь, на которой скромно указано было только имя хозяина лавки. Впрочем, войдя, я понял, что пышной вывески и не требовалось: то, чем славился здешний мастер, стоило намного дороже, чем необходимость привлекать случайных посетителей.

Водопад тканей стекал по стенам и шкафам, превращая небольшое помещение в подобие морского дна, яркого, многоцветного, населенного самыми диковинными животными и растениями. Шелк струился повсюду, где-то мерцая еле заметно глазу, где-то почти ослепляя своим сиянием.

– Зачем мы пришли сюда? – спросил я, уже догадываясь, что прозвучит в ответ.

– Тебе нужен особый наряд для сегодняшнего вечера. Жаль, что придется взять готовый, а не шить на заказ… Но мы выберем самый лучший!

И мы выбрали. Часа через два, наверное: я потерял счет времени и кимоно еще на втором десятке представленных образцов. Дедуля оказался намного терпеливее и настойчивее, поэтому промурыжил меня в примерочной, пока не удовольствовался чем-то шоколадно-золотистым, со строгим лаконичным узором. Слава ками, как только выбор состоялся, меня отпустили на волю. На улицу то есть.

Катсу, исполнявший сегодня роль нашего шофера, стоял у машины, чуть опираясь о борт. Невозмутимый, бесстрастный и предупредительный. Впрочем, последнее качество проявлялось у него исключительно по отношению к Тору-сама, а не ко мне.

– Тебя не слишком утомляет сидение за рулем?

Он не ответил, останавливая на мне взгляд.

– Почему было не взять шофера в прокате вместе с лимузином? Ты же внук, а не…

– Не прислуга, хочешь сказать?

Я пожал плечами. Если дед так высоко ценит минуты, проведенные с родственниками, то, видимо, не со всеми.

– Для меня честь – исполнять приказы Тору-сама.

А как же просьбы? Господин Ишикава умеет просить, это я сам недавно видел. Вот только кто и когда удостоивается этих просьб?

– Вы так с ним и общаетесь? Он приказывает, ты выполняешь?

– Это достойный путь.

Ага, и посмотрел так, будто все остальные пути… Я бы перевел этот взгляд как «непристойны».

– Тот, кто выше, всегда приказывает, – чуть смилостивившись, пояснил Катсу.

– Выше? Вы же одна семья. Вас должно разделять только прожитое время, а не…

– Я исполняю долг.

Сказал с таким выражением, будто я – предатель. Хотя… По его мнению, иначе и быть не может. Сбежал ведь от дедулиных приказов? Не сам по себе, благодаря непреклонной воле отца, но все же.

– Свой или чужой?

Он напрягся. Заметно. Казалось, окажись у Катсу под рукой катана, я бы сейчас определял остроту ее лезвия собственной шеей.

– Мальчики нашли общую тему для разговора? – поинтересовался Тору-сама, появляясь на пороге лавки во главе свиты подмастерьев с тщательно упакованными свертками.

– Ищем, – широко улыбнулся я.

Поездка обратно заняла гораздо больше времени: мне же надо было поесть? И завтрак, плавно совместившийся с обедом, был плотнее некуда. Дед, сам не без удовольствия и энтузиазма налегавший на еду, пояснил, что вечером принятие пищи предусматривается в весьма малых дозах, и лучше наесться заранее.

– А что будет вечером? – спросил я, запивая десерт молочным улуном.

Тору-сама, не без сожаления глядящий на учиненное мной святотатство по отношению к правилам чаепития, коротко сказал:

– Ужин. Праздничный.

– И там нельзя будет есть?!

– Праздничный, – повторил дед, улыбаясь.

В принципе все официальные мероприятия одинаковы, неважно, какой культурой определяются. Что самое важное на подобных встречах? Людей посмотреть и себя показать. Напитки, разумеется, нам поднесут. Галлоны воды и невозможно сухой шипучки. Может, найдется даже что-то покрепче, но в комариных дозах, чтобы приглашенные гости не начали вдруг буянить и тем самым ронять свое достоинство перед коллегами и знакомыми.

– Это надолго?

– Я хочу представить тебя нескольким людям.

– В качестве кого? – осторожно уточнил я, памятуя о ситуациях, в которых если увязнет коготок, то и вся птичка не выкарабкается.

– Они должны знать тебя. На всякий случай. При твоей работе никакие меры предосторожности не будут лишними.

Эх, дедуля, ты еще не видел моего напарника в деле! Вот от кого по-хорошему следовало бы защищать не только меня, но и все человечество в целом. Правда, я тебе этого сделать не позволю.

– Если ты собираешься выставить меня своим…

– Внуком. Только внуком.

И посмотрел так невинно! Ну ничего. Если попробует заикнуться хоть о чем-нибудь лишнем, прочувствует на себе всю силу моего гнева.

Облачение в национальную одежду – дело небыстрое. В первую очередь по причине того, что, возвращаясь к истокам, надлежит привести в соответствие и внутреннее содержание. То есть помимо тела, на котором развешаны складки шелка, в комплекте должен еще прилагаться дух, исполненный достоинства и смирения одновременно. Не знаю, как у меня получилось со вторым, зато первое пришло само собой. Когда посмотрел на счет, каллиграфически выведенный росчерком кисти на кусочке шелка в бамбуковой рамке. В принципе с такой суммой денег в кошельке можно было выходить в свет хоть голым, и никто не посмел бы сказать даже слова против.