(На)следственные мероприятия - Вероника Иванова

– О ком вы говорите?

– Судя по проведенной идентификации, он тоже ваш подчиненный. А по совместительству еще и родственник устроителя вечера.

– О!

– Это все, что вы можете сказать?

Полковник фон Хайст с трудом подавила улыбку.

– Отпустить его?

– Пожалуй, не стоит торопиться. Вы же сами говорите: отказывается сотрудничать. Правильно?

– Да. Но, учитывая сложившиеся обстоятельства…

– Я лично с ним поговорю, Фелипе. Но не прямо сейчас. Пусть… – Теперь Барбара уже не стала сдерживаться и хищно улыбнулась. – Пусть немного побудет наедине с самим собой.

– Боюсь, в КПЗ это довольно трудно сделать, – вздохнул Авьедо.

– Ничего, он у меня способный. Они у меня все… талантливые.

– И мы ничуть в этом не сомневаемся, Варварушка! – подхватил Артанов. – А раз уж разговор об этом зашел… Я сам, да и, думаю, все здесь присутствующие хотели бы поближе познакомиться с человеком, который так блестяще решил вопросы войны и мира. Это возможно устроить?

Барбара постаралась убрать из своего взгляда искреннюю жалость. Сумасшедшие люди: желают познакомиться с Морганом… Хотя почему бы и нет? Только бы равновесие, установленное тяжким трудом того же капитана Кейна, снова не ушло в крутое пике после этого знакомства.

– В ближайшее время. Как только он вернется в строй.

– Ваш специалист сильно пострадал? – обеспокоенно спросил Артанов.

– Нет, что вы! Это просто отдых. Заслуженный отдых.

И полковник фон Хайст, спрятав руку за спину, скрестила пальцы.

20 августа

Морган Кейн

Приятно открывать глаза в медицинском учреждении и видеть не хромированную сталь и пластик, а прежде всего пухлые пальчики, меланхолично помешивающие прозрачную жидкость в пластиковом стаканчике. Коричной палочкой, закрепленной в хирургическом зажиме. И приятно думать, что это не спирт, пусть он и выглядит, как спирт, и пахнет, как спирт, и…

– С добрым утром!

– А сейчас и правда утро?

– Скорее день, – признала Ванда, продолжая священнодействовать над своим напитком.

– Я долго был в отключке?

– Первичной? Минут пятнадцать, из них всего полминуты в резонансной стадии.

О чем шла речь, я понял лишь весьма приблизительно. Зато уловил главное:

– А была еще и вторичная?

– Конечно. Сразу как все процессы вошли в норму, тебе вкололи лошадиную дозу снотворного. Чтобы не мешал своими судорогами сводить рисунок.

Я машинально поднес руку поближе к глазам. И впрямь кожа чистая. Никаких линий и даже никаких остаточных пятен.

– Убрали контур? Ну у вас и скорости!

– Контур? – фыркнула Ванда. – Размечтался! Всего лишь сделали деколорирование, благо нужный реагент оказался в доступе. А основная работа только предстоит.

Мне не очень понравился зловещий тон последней фразы. Она ведь могла означать, что…

– Погоди! Так эта штука все еще действует?!

– Нет, нет и еще раз нет, – заявила доктор Полански, опрокидывая в рот содержимое стаканчика. – Когда импульс заставил твои нейронные цепи сколлапсировать, настройка сбилась. И второе дыхание у тебя открылось уже, что называется, свободное от теней прошлого.

Ах вот оно как! Не предполагал. Думал, что будут тупо глушить сигнал, благо все его параметры уже были хорошо известны.

– Собственно, это существенно упростило задачу. Теперь нужно сделать всего ничего: убрать остатки геля из твоего организма.

– И как именно? – уточнил я, предчувствуя недоброе.

Ванда молча кивнула куда-то за свое правое плечо. Пришлось приподниматься, чтобы рассмотреть во всех подробностях громадную посудину, наполненную… Выглядело оно как желе. И когда я набрался смелости встать с кушетки, подойти поближе и потрогать жижу пальцами, ощущения доложили: оно самое, командир!

Я выразил свое мнение коротко и ясно:

– Пакость!

Ванда хохотнула:

– Всегда приятно иметь дело с осведомленным человеком!

– Я туда не полезу.

– Во-первых, солдат, твоего мнения никто спрашивать не собирается. А во-вторых, предпочитаешь, чтобы ошметки контура оставались с тобой до конца твоих дней?

– Неужели все так страшно? – спросил я, опасливо косясь на ожидающую меня ванну.

– А тебе нравится, как ты себя сейчас чувствуешь? – ласково спросила доктор Полански.

Прислушивание к шепоту организма дало неутешительный результат, о котором, скрепя сердце, и было сообщено вслух:

– Не очень.

– Лучше не будет. Хуже, впрочем, тоже. Но если хочешь оставить все как есть…

Она беспечно махнула палочкой, и по процедурной поплыл аромат корицы, настоянной на спирту.

– Нет.

– Тогда сам знаешь, что надо делать.

Ну, знать не знал. Скорее догадывался. В моем прошлом близкого знакомства с «ваннами Лемме» не состоялось, но из литературы и рассказов очевидцев следовало, что наполняющая резервуар вязкая жидкость служила для управления колебаниями разного рода. Причем как для гашения, так и для усиления, и в данном случае неизвестно, какая составляющая процесса имела большее и решающее значение.

– Раздевайся для начала!

Если тряпочка с завязками на спине может называться одеждой, то да, подобный приказ имеет место быть. Но, поскольку именно кусочек ткани являлся последней преградой между мной и ванной, снимать его почему-то не хотелось.

– Ну что ты там застыл? – с легким недовольством спросила Ванда, уже вооружившаяся гроздью датчиков.

– Я стесняюсь.

– Кого? Меня? – расширились светло-зеленые глаза. – Или ты думаешь, что, пока с тебя сводили краску, на тебе что-то было надето?

Конечно, она все говорила правильно, и соломинка, за которую я пытался удержаться, вот-вот грозила переломиться.

– Ну, я… Э… Не то чтобы…

– А вообще, правильно стесняешься, – вдруг согласилась доктор Полански. – Старые пьяные женщины – они… о-го-го какие страшные!

В следующее мгновение больничная рубашка треснула… Нет, не по швам. По застежке. И улетела куда-то в угол комнаты, оставляя меня один на один с экзекуторшей, до умиления похожей на феечку. Если феечки бывают настолько пухленькими.

Одними датчиками, кстати, дело не обошлось. Ванда натыкала в меня еще чего-то вроде капельниц и зондов, а потом велела:

– Залезай!