Поменяй воду цветам - Валери Перрен

Мне его не хватает.

Воображаю его в саду – с женой, дочкой, пионами и розами. Представляю, как сильно он скучает – он, обожающий прокуренные пивные, залы суда, трудные дела. И меня.

Сентябрь 1997

Филипп уже четыре недели жил в Брансьон-ан-Шалоне. Каждое утро он открывал глаза, и его придавливала тишина. В Мальгранже мимо дома ездили легковушки и грузовики. Они останавливались, когда Виолетта опускала шлагбаум, звенел звонок, и по рельсам стучали колеса поездов. Здесь, в этой унылой деревне, его пугало молчание мертвецов. Даже посетители ходили по аллеям бесшумными шагами. И только колокол каждый час напоминал своим мрачным голосом, что время идет, но ничего не происходит.

За четыре недели он успел возненавидеть новое место жительства. Могилы, дом, сад, район. Даже могильщиков. Когда их фургон выезжал из ворот, Филипп здоровался издалека, не хотел панибратства с тремя «дегенератами». Безмозглый тип по прозвищу Элвис Пресли. Смешливый придурок, подбирающий всех калечных котов и другую живность, чтобы врачевать и выхаживать их. Растяпа, на каждом шагу получающий увечья, этакий «выпускник дурдома». Хорошая компания, ничего не скажешь.

Филипп всегда опасался любителей животных. Маленькому пушистому комочку позволительно умиляться женщине. Он знал, что Виолетта мечтает о кошках и собаках, но всегда категорически ей отказывал. Даже заставил поверить, что у него аллергия на шерсть, хотя на самом деле просто боялся любого зверья и находил его мерзким. Проблема заключалась в том, что на кладбище было полно кошек, а Виолетта и двое из трех придурков могильщиков кормили их.

Впервые после переезда, в этот день на 15.00 были запланированы похороны. Филипп рано уехал проветриться. Обычно он возвращался к полудню, но сегодня боялся встретиться с опечаленными родственниками, увидеть катафалк, поэтому катался по округе и к обеду оказался в Маконе. Стоя на светофоре, он увидел выходящих из детского сада малышей и в группке девочек узнал Леонину. Те же волосы, та же прическа, походка, движения и – главное! – платье. Розово-красное в белый горошек. В голове промелькнула безумная мысль: Что, если Леонины не было в комнате во время пожара? Что, если ее украли? Людишки вроде Маньян и Фонтанеля на все способны.

Он заглушил мотор и направился к девочке, но, оказавшись совсем близко, сообразил, что дочери было семь лет, когда они виделись последний раз. Сегодня Лео была бы уже коллежанкой. И вряд ли носила бы платье в горошек.

Филипп едва не задохнулся от ненависти. Он живет в этом про́клятом месте из-за них!

В придорожном кафе он заказал стейк с жареной картошкой и, доев, записал на обороте бумажной скатерти:

Эдит Кроквьей

Сван Летелье

Люси Лендон

Женевьева Маньян

Элоиза Пти

Ален Фонтанель

Что он будет делать с этими фамилиями? С людьми, виновными в том, что были тогда в замке и проявили небрежность? Кто зажег фитиль чертова водонагревателя? И зачем? Может, Фонтанель все выдумал? Теперь, когда Женевьева Маньян мертва, легко свалить все на нее. Или сказать, что загорелось случайно, что произошел несчастный случай. В конце концов, он мог промолчать, но выглядел искренним, когда заговорил и уже не мог остановиться. Все так, но нельзя забывать, сколько они оба выпили в загаженной столовой жуткого дома!

Филипп перечитал список фамилий, который составлял слишком часто. Он должен довести дело до конца. Встретиться – наедине! – с остальными участниками событий. Хватит прятать голову в песок!

* * *

18 ноября 1997

Люси Лендон пригласила пациентку в приемный покой и в этот момент узнала его. Она помнила лица всех родителей, которых видела в суде, тех, кого называли «гражданские истцы». Отца Леонины Туссен она тогда выделила среди остальных, потому что он был невероятно хорош собой и почему-то пришел на процесс один, в отличие от родителей Анаис, Надеж и Осеан.

Она давала показания. Объяснила, что в ту ночь сумела только поднять тревогу и вывести детей из других комнат, что не слышала, как погибшие девочки ходили на кухню.

Люси Лендон все время мерзла, как будто жила на сквозняке. Тепло одевалась – и все равно дрожала. Ледяная пустыня, где она оказалась после драмы, пожирала ее, как огонь, убивший малышек. У нее на коже образовался нетающий иней. Увидев отца Леонины, она обняла себя за плечи, начала растирать руки, как будто надеялась согреться.

Что он тут делает? Семьи жертв в округе не живут. Ему известно, кто она такая? Это случайная встреча или он явился по ее душу? У него назначена встреча или он хочет поговорить именно с ней?

Он сидел лицом к окну и как будто ждал своей очереди, положив шлем на пол у ног. Туссен. Люси поискала его фамилию в журналах записи трех докторов, работавших этим утром в кабинете, где она секретарствовала. Не нашла. Два часа врачи вызывали пациентов, но фамилия Туссен не прозвучала. В полдень он все еще сидел у окна. Вместе с двумя другими страдальцами, ожидавшими своей очереди. Через полчаса приемная опустела. Люси Лендон вошла и закрыла за собой дверь. Он повернул голову и посмотрел на нее в упор. Блондинка, стройная, хорошенькая. В другой ситуации он бы за ней приударил. Если быть точным – употребил.

– Добрый вечер, мсье, вам назначено?

– Я хочу поговорить с вами.

– Со мной?

– Да.

Она впервые услышала, как звучит его голос, и была разочарована. Тягучий, акцент чуточку деревенский. Речь не соответствовала «оперению». Через две секунды она запаниковала, руки снова задрожали.

– Зачем?

– Фонтанель сказал, что вы попросили Женевьеву Маньян последить вместо вас за детьми тем вечером… Это правда?

Он задал вопрос нейтральным тоном, в голосе не прозвучали ни гнев, ни ненависть, ни страсть. Он не назвался, был уверен, что узнан. Не сомневался, что она поняла значение слов тем вечером.

Врать бессмысленно. Люси осознала, что у нее нет выбора. Фамилия Фонтанель привела ее в ужас. Старый похотливый кобель с мрачным взглядом. Люси никогда не понимала, как его могли нанять для работы с детьми.

– Да, правда. Я попросила Женевьеву подменить меня. Я была со Сваном Летелье, на втором этаже. Заснула. Кто-то постучал в дверь. Я спустилась вниз и увидела… пламя… Мне ужасно жаль, но я ничего не могла сделать, ничего…

Филипп встал и вышел, даже не кивнув Люси. Пока что слова Фонтанеля подтверждаются.

* * *

12 декабря 1997