Беззаботные годы - Элизабет Говард

– Делать во славу Господа можно что угодно, – невозмутимо возразила Нора. – Неважно, что именно. Почему бы тебе тоже не поехать?

Поначалу затея казалась дурацкой, но, как справедливо указала Нора, Луиза не сможет стать известной всему миру актрисой, если так и не избавится от тоски по дому и никуда не будет уезжать.

– А если ты поедешь со мной, мы поселимся вместе, и тебе будет легче. Вот увидишь, тебя отпустят, потому что считается, что девушкам полезно учиться домоводству.

– Я подумаю, – ее сердце тяжело колотилось, затылок похолодел, и она решила пока что об этом не задумываться. И постаралась отвлечь Нору, забрасывая ее вопросами о том, что значит быть монахиней.

* * *

В пятницу утром Реймонд позвонил Джессике с сообщением, что тетя Лина простудилась, поэтому оставить ее он не может. Это известие наполнило Кристофера таким облегчением, что по дороге в Хоум-Плейс за Саймоном его вырвало. Это же чудесно: значит, если повезет, до отцовского приезда они успеют собрать достаточно всякой всячины, и сделать это будет гораздо легче, чем в его присутствии. Ибо Кристофер с Саймоном решили сбежать: Саймон – потому, что не мог без страха думать о новой школе, а Кристофер – потому, что жизнь дома стала для него невыносима. Четыре дня они лихорадочно таскали припасы в тайник Кристофера в лесу – маленькую палатку, поскольку Кристофер отказался от попыток построить шалаш, надежно защищающий от дождя, – а также заготавливали все необходимые вещи и инструменты, какие только им удалось найти. Собирались они, рассудив, что когда сбегут, тратиться больше на них не придется никому и никогда, значит, это честно – брать все, что им требуется, лишь бы этого никто не заметил. Миссисс Криппс понятия не имела, куда запропастилась кастрюлька, в которой она варила только яйца, и маленький чайник, служивший только дополнением к большому. У Айлин пропали столовые приборы – к счастью, простые, не серебряные, – вдобавок две большие жестянки, в которых хранили печенье и кекс, исчезли из буфетной. Кроме того, она заметила, что наполненные сахарницы к следующему утру пустеют. Кристофер составил длиннющий список всего, что им понадобится, и когда им удавалось добыть очередную вещь из списка, они вычеркивали ее. Самой большой неудачей стали складные койки, которые Дюши хранила в оружейной, но едва они собрались забрать их, койки увезли в Милл-Фарм для проклятой девчоночьей мансарды. В сарае среди шезлонгов они нашли старый надувной матрас, но он оказался дырявым, и они долго провозились с починкой. Зато Саймон обнаружил в одном из буфетов возле кухни целый склад банок с джемами, жестянок с сардинами и солониной, и каждую ночь, когда Тедди засыпал (к счастью, он спал как убитый), пробирался туда и набивал новенький школьный мешок для прачечной этими припасами. Он страшно устал, потому что приходилось долго ждать, когда Тедди наконец уснет и все взрослые разойдутся по комнатам. А список короче не становился, потому что они постоянно вспоминали новые вещи, которые могли понадобиться: консервный нож, батарейки к фонарику, ведерко – Кристофер предложил в самую рань, пока коров не согнали на ферму, доить их на соседних полях, и Саймон окончательно уверовал в его мудрость.

Тем утром они собирались позаимствовать картофель из сарая, где хранил его мистер Макалпайн. Оба взяли рюкзаки, превосходно подходящие для их цели, но Кристофер предупредил, что придется сделать несколько рейсов. «Картошка нам понадобится, пока мы не научимся печь хлеб». Саймон, пытаясь представить себе, как будет жить без хлеба, почувствовал такой зверский голод, что им пришлось ненадолго остановиться, чтобы он съел четыре яблока. Планировалось спрятать велосипед Саймона в дальнем конце леса у дороги, чтобы ездить на нем за аварийным запасом продовольствия, если оно у них иссякнет. Хуже всего дело обстояло с деньгами. У Кристофера скопилось два фунта, три шиллинга и шесть пенсов, у Саймона – всего пять шиллингов. Но брать тайком деньги – это воровство, и Кристофер был решительно против: надо научиться жить, пользуясь дарами земли, заявил он, и эти перспективы встревожили Саймона. Среди даров земли нет ни шоколада, ни лимонной шипучки, думал он, хоть и знал, что это недостойные мысли.

– Приготовься к тому, что придется чем-то жертвовать, – сказал Кристофер, но он-то хотел сбежать от родителей, а Саймон ужасался при мысли, что больше никогда не увидит маму, или Полли, или отца, а все они, кроме Уиллса, будут наверняка убиты горем – может, даже Уиллс.

– А вдруг нам понадобится к дантисту? – спросил он.

– Если попадешь на необитаемый остров, там дантистов не будет. Надо просто взять и выдрать больной зуб. И кстати, взять для этого какую-нибудь леску.

Саймону вспомнился мистер Йорк, у которого осталось всего три или четыре зуба вверху, хоть и очень длинных, – но ведь он старый, понадобится много лет, чтобы они стали такими же.

– А вдруг война? – спохватился он, пока они заталкивали картошку в уже битком набитую палатку.

– Тогда я стану отказником совести.

– А разве для этого не надо ездить в Лондон? Я вот о чем: как же тогда люди узнают?

– Да я думаю, достаточно будет отослать куда-нибудь письмо со своим именем. Когда придет время, тогда и подумаю, – важно добавил он. Между ними сложились отношения, где он был мудрым и всезнающим вожаком, – роль, к которой он не привык и настолько упивался ею, что не желал ненароком подорвать свой авторитет.

– А может, если будет война, то и школу отменят? – предположил Саймон, пока они брели обратно.

– Вряд ли. Хочешь сегодня пойти через лес, или лучше я?

– Давай я.

Стараясь сбить с толку возможных преследователей, Кристофер объявил, что им надо возвращаться домой порознь, отдельными путями. Насколько успел заметить Саймон, пока что их деятельность никого не заинтересовала, но послушно пробежал до восточного края леса за домом, присел возле приступки для перехода через ограду, старательно досчитал до двухсот, а потом медленно вошел в калитку. Днем ему приходилось играть в сквош с Тедди, который уже начал замечать, как упорно он отказывается от катаний на велосипеде. Тедди недолюбливал Кристофера, называя его чудаковатым, и был тем самым человеком, от которого Кристофер велел держать их план в строжайшем секрете. Саймон объяснил ему, что не может не играть в сквош и иногда в теннис, и Кристофер разрешил, а сам в это время делал луки со стрелами для них обоих и упорядочивал список. На самом деле Саймон любил играть в сквош (от которого ему вскоре тоже предстояло отказаться), но сегодня предпочел бы съесть за обедом по две порции каждого блюда и завалиться спать.

* * *

Каждое утро после пробуждения Анджела подходила к окну спальни, которая теперь, к счастью, принадлежала ей одной. Выглянув из окна, она видела голубоватый дым над кухонной трубой Хоум-Плейс в трехстах ярдах выше по холму – это расстояние она тщательно вымеряла шагами. Потом она молилась – с жаром, вслух, но негромко: «Господи, не дай ей вернуться сегодня», и пока что Бог ей этого не позволял. Пять дней назад Анджела была совершенно другим человеком, а теперь изменилась до неузнаваемости. И прежней уже никогда не станет. Сейчас, когда рассеянность и томление сливались воедино, она ощущала почти ностальгию по былой скуке, бесконечных неделях и месяцах (даже годах!), которые она прожила в ожидании чего-то или в беспокойстве о глупых мелочах, потому что не могла найти ничего достойного настоящих, серьезных забот. Давние возобновляющиеся грезы наяву, в которых Лесли Говард, Роберт Тейлор или месье де Круа (француз, семейный врач из Тулузы) стояли на коленях у ее ног или возвышались над ней, всем своим существом излучая немеркнущую страсть, а она сидела в каком-нибудь романтическом наряде из тех, которые в обычной жизни не носила, и с достоинством принимала их преклонение, протягивая руку (да, просто руку!), после чего грезы рассеивались вместе с их безмолвной, благоговейной признательностью, – эти давние мечты увяли и пожухли, стали нелепым и постыдным вымыслом. Все это она помнила, как и то, что в то время ела, спала и проводила дни в томительной безмятежности неведения. Она не могла жалеть об этом инфантильном прошлом, когда она еще не имела ни малейшего понятия о том, что такое жизнь. Но теперь весь смысл жизни виделся ей до боли отчетливо; каждую секунду каждого дня она проводила в состоянии трепетного и кроткого исступления, которое почти блистательно ухитрялась полностью скрывать. Джессика заметила, что, слава богу, ее старшая дочь, кажется, перестала хмуриться и дуться, а в Хоум-Плейс, где Анджела старалась проводить как можно больше времени, Дюши находила ее манеры и в целом стремление угодить очаровательными. В первый день, медленно поднявшись на холм к Хоум-Плейс, она задержалась на лужайке перед домом, – просто чтобы посмотреть, что будет дальше. Тедди, Клэри и Полли носились наперегонки вокруг дома на велосипедах. На третьем круге Клэри упала, пытаясь обогнать Тедди.