Музы дождливого парка - Татьяна Корсакова

Сноваподул, успокоившийсябыло ветер, иноздри защекоталзапах гари.Внизу, у стенпавильона,что-топроисходило,что-то, не зависящеени от Арсения,ни, кажется, отМельпомены.Мягко, но решительноон оттолкнулМарту, придерживаясьза перила, встал,перегнулсячерез ограждение.

Внизуполыхал костер.Рядом, опираясьна череноклопаты, безмолвнойстатуей стоялчеловек...

—Думаешь,уничтожив меня,ты победишь?—Губ коснулосьледяное дыхание,а вокруг шеиобвились невидимыехолодные руки.—Глупый-глупыйКрысолов! Тыпойдешь сомной...

Костервзорвалсяснопом искр,и окружающиймир потонулв нестерпимомсиянии...

Ната.Исповедь.

Натаизо всех силстаралась бытьСавве хорошейженой, но когдаей уже начиналоказаться, чтовсе у них будетхорошо, в мирее снов врывалосьнечто настолькострашное, чтоутреннее беспамятствоказалось настоящимблагословением.Толькоодно она зналанаверняка:кошмары как-тосвязаныс Саввой и парковымпавильоном.

Павильон...Сколько разона, беззаветновлюбленнаяв астрономию,пыталасьвоспользоватьсяподаренноймужем обсерваторией.Не смогла. Мертвыемузы Саввы, этипрекрасныеи одновременнострашные, словнонаделенныесобственнойволей статуиненавиделиее так острои так искренне,что она кожейчувствовалаих ненависть.Бывшие женыСаввы не желалипускать в своецарство ее,жену нынешнюю.

АСавве в их обществебыло хорошо.Настолькохорошо, чтоработал онтолько в павильоне,а иногда дажеоставался тамночевать.

Онабы смирилась.Не полюбилабы никогда таксильно, каклюбила первогомужа, но сделалабы все от неезависящее,чтобы в ее обществеСавве былохорошо. И дочерейего она любила,как своих собственныхискренней ибескорыстнойлюбовью. Бракс Саввой превратилее в многодетнуюмать и в этомНате виделосьнастоящееженское счастье.

Всеизменилосьсолнечнымоктябрьскимутром восемьдесятчетвертогогода. Воздухсладко пахумирающимина кострахкленовымилистьями. А ещенеубранныелистья обреченношуршали подногами, когдаНата привычнопрогуливаласьпо парку.

—Доброеутро, Наталья!

Ейне нужно былооборачиваться,чтобы понять,кто стоит у нееза спиной. Этотголос она узналабы из тысячи.Кленовые листья,и без того яркие,полыхнулирадостнымбагрянцем, асердце затрепыхалось,как в далекойюности.

—Здравствуй,Аким! Как жедолго тебя небыло...

…Онизменился, измолодого, статного,полного сили жизни мужчиныпревратилсяв старика.Болезненнаяхудоба, сутулыеплечи, испещреннаяморщинами кожа,пожелтевшиеот никотинапальцы...

—Узнала?— Чужоголица коснуласьродная, почтизабытаяулыбка.— А явсегадал, узнаешьли...

—Узнала,Аким. —Словасрывались сгуб зябкимиоблачками пара,повисали ввоздухе междуней иее бывшим мужем.

—Хорошоздесьу вас. —Он говорилспокойно,без горечии обиды,а в глазахгорелтотсамый свет,которыйНатане смоглазабытьвсеэтигоды. —Ты извини,что явот так, незванымгостем...Я толькоповидаться...

Аким,когда-то самыйродной, самыйлюбимый, а сейчасвотсовсемчужой. О чем снимговорить?О том, чтоона писалаему почтикаждыйдень, а он задвадцать летне ответилни наодно ее письмо?О том, как рыдаланочамив подушку,как проклиналаи себя, и его?Или, может, отом, как смирилась,почтивытравилаиз памяти исердца?..

— Яписалатебе, Аким.— Дышатьтяжелоотнепрошеныхслез, таких женепрошеных,как ее бывшиймуж. И скромноесеребряноеколечко, свадебныйподарок Акима,жжет кожу. —Почемуты не отвечал?

— Яотвечал. —В глазах,по-юношескисиних,отчаяние. —На каждоетвое письмо...

—Зачемты врешь?! Хотьсейчас не вримне.Ведь неважноуже все...

—Неважно...— Онсмотритне нанее, а себе подноги. На егостоптанныйбашмак приклеилсякленовый лист.— Спросиу Саввы, спросиу своего мужа,Наталья,кудаон девал моиписьма.Спроси, какиеещетайны он скрывалот тебя все этигоды.

Надголовойпронзительно-синеенебо, такое жесинее, как глазаАкима.И в этой синеверыжаякленовая круговерть,от которойможно сойтисума. Или упасть...

Спасительнаяскамейка рядоми сигареты вкармане пальто.Как хорошо, чтоона взяла ссобойсигареты!

Акимсмотрит напортсигар сжадным вниманием.С таким же вниманиемонрассматривалноски своихботинок. А раньшеон не курил.Впрочем, раньшеона тоже некурила...

—Покуришьсо мной,Аким?

—Спасибо.

Онкурит, прячасигаретув кулаке, словнобоится,чтоона может погаснутьтак же, как погаслалюбовь Наты.Все верно, любовьпогасла, ноона хочетзнать,кто ее погасил.

—Расскажимне, Аким. —Словавырываютсяиз грудисизыми облачкамидыма,тянутсяк синему небу.— Расскажимне правду.

— Тыне захочешьзнать правду.— Онвиновато улыбается,затягиваетсясигаретойглубоко и жадно.

Да,онаужене хочетзнатьправду, но онадолжна.

— Япрошу тебя. —Рука касаетсяего руки. Егокожа холоднаяи шершавая— незнакомая.— Расскажи!

...РассказАкимауместился всегов несколькофраз, но этифразыперевернуливсю ее жизнь,отнялиостатки счастья.

— Ненужно было. —Акимвсталсоскамейки, посмотрелтревожно ипечальноодновременно.— Яж не затем пришел,Наталья...Я толькоузнать, как выс Юленькой. Зряпришел, не долженбыл...Моявина,ты прости меня,Наталья.

Какдавно никтоне называл ееНатальей! Целуювечность. Отчегоже в сердценичего, кромеболи и жалости?Как же получилось,что дотла сгорелото, чтоказалось бессмертным?

—Прощай,Наталья.— Акимпоежился подпорывомветра,поднял воротникизношенногопальто. —Пойдуя...

—Погоди!— Натасжалакулакис такойсилой, что ногтивпилисьв кожу. —Аким,кудаты пойдешь?

Онзамер, сутулыеплечи вздрогнули,словно онатолько чтопереложилана нихнеподъемныйгруз.

— Тебеже некуда идти,Аким, —сказалаНаташепотом.— Оставайся...

Оностался работатьсадовником.Неприкаянный,неузнанный,чужой. Савване виделв этомизможденномстарике своегобывшегоученика.Ната не удивлялась.В последнеевремяСавва сделалсямрачными рассеянным,даже на нее онсмотрелневидящимвзглядом,точно не замечал.Она помнилаэтот взгляд,точно так жедвадцать летназадСаввасмотрел наЛалу. А потомвместоисчезнувшейживой Лалыв павильонепоявиласьмертваяМельпомена.Совпадение?Закономерность?И что стало состальнымимузами еенепостижимогои всесильногомужа? Почемув официальнойбиографии женшесть,а муз восемь?КембылиЭрато и Эвтерпа?Куда исчезли?..