Россия в глобальном конфликте XVIII века. Семилетняя война (1756−1763) и российское общество - Коллектив авторов

Радостных вестей Вена не генерировала уже с декабря прошлого, 1757 г. Рождество переживающему за своих союзников российскому читателю было испорчено лаконичным сообщением, приведем его для примера целиком: «Из Бреславля получено неприятное известие, что непрестанно продолжавшимся бомбардированием неприятель подорвал городские пороховые магазины и по сему приключению наш гарнизон принýжден был сдаться на капитуляцию 21 декабря». В оставленной Силезии у австрийцев продолжал обороняться лишь один город-крепость Швейдниц. Его пруссаки зимой блокировали, а как только снег начал таять, нетерпеливый прусский король распорядился начать осаду. В принципе, и комендант, и гофкригсрат понимали, что оказать помощь извне невозможно, Швейдниц должен как можно дольше приковывать к себе пруссаков, а затем с почетом сдаться. Но когда осада началась настоящим образом, какие-то инициативные офицеры в Вене решили прибегнуть к помощи газетчиков. Мы не знаем, в каком формате происходили их встречи, как они коммуницировали, как вообще выглядел интерфейс между «Венским ежедневником» и штабными чинами, но 8 марта появилась статейка, в которой говорилось, что «с нашей стороны приказано корпусу из 50 000 человек поспешать на помощь Швейдницу, чтобы тем самым уничтожить прусское предприятие». Надо ли говорить, что после зимних погромов во всей австрийской армии столько здоровых людей и не сыскалось бы, не говоря уж об их готовности выступить для деблокады. В итоге ни один полк не шевельнулся, а Швейдниц вскоре благополучно капитулировал. Всем стало стыдно, и больше таким профанированием своего главного печатного органа австрийцы не занимались.

В апреле редакция наших «Ведомостей» перевела на русский язык и напечатала два объемных указа Марии Терезии, касающиеся упорядочения дел в обозах австрийской армии. Такого рода служебная иностранная документация ранее у нас не издавалась, и можно предположить некоторую степень удивленности публики. Впрочем, той весной российская армия не генерировала вообще никаких новостей, так что для заполнения пустоты можно дать и такого рода продукцию. Текст начинался констатацией творящихся беспорядков. «Понеже искусство уже довольно показало, какие вредительные непорядки‚ замешательства и наглости в армейских обозах на походах происходят, и что причина тому приписывается не токмо чрезмерному числу телег и фур, кои офицерам к собственному разорению‚ а землям к чувствительной тягости были, но и что сие бедствие главнейше происходит от того, что поход в ненадлежащем порядке чинится… рассуждая, что зло глубоко укоренилось, необходимость требует всякие средства употребить, чтобы происходившие доныне непорядки строгостью прекратить… погонщиков и господских людей, отлучившихся от телег в сторону на более чем 20 шагов без исследования причин на месте вешать… равномерно поступать с солдатами и маркитантскими женами, пойманными на кражах по полям и деревням». Как мне кажется, австрийский приказ «Ни шагу в сторону» для российской партикулярной публики был опубликован совершенно точно в связи с остро переживаемой недавней катастрофой апраксинского похода в Восточную Пруссию, провалившегося по причине расстройства системы снабжения и всеобозного хаоса. Использованные обороты речи показались автору чем-то смутно знакомым, и вот оно найдено: «Испытание через последние марши показало, коим образом непорядки, являющиеся в полковых обозах причиняют во всех учреждениях большие препятствия… чтобы находящиеся при обозах люди по сторонам не шатались, иметь от каждой бригады по одному унтер-офицеру и десяток донских казаков… а самовольно отлучающихся от обозов и шатающихся по сторонам брать под караул». Это инструкция П. А. Румянцева начальнику дивизионного обоза от 10 (21) июня 1758 г. Читал Петр Александрович австрийские произведения, точно читал, и по времени как раз подходит, чтобы получить почтой из столицы новинку.

Так как официальные австрийские сводки выходили редко, а партикулярные люди писать в газету об армейских делах не дерзали, журналистам приходилось хвататься буквально за крохи. Так, 25 марта появилось следующее сообщение: «Достоверные пассажиры одного дилижанса рассказывали, что при Тратенау между нашими войсками и пруссаками происходило сильное сражение, выигранное императорско-королевской армией». Никакого не только сражения, но даже стычки гусар в том районе в указанное время история Семилетней войны не знает. После сдачи Швейдница российский читатель приготовился к новым бедам. Весной Фридрих II запланировал бросок главной армии в Моравию, а брата Генриха с меньшим корпусом попросил сковывать австрийцев в Богемии. В связи с этим были осуществлены мероприятия для введения противника в заблуждение. Штаб-квартира австрийской армии заметила эти движения и 22 апреля спустила в газету следующий текст: «Стоящее по саксонским горам неприятельское войско получило приказ быть в готовности к походу. После чего в Дрездене делать шанцы перестали, а полк Финка вышел из города. Дороги на Цвиккау починивают, а через реку Чопау наведено много широких мостов». Тут мы имеем дело с чистым лабораторным опытом успешного введения противника в заблуждение обманными движениями на пассивном направлении. Фридрих отправил 5 и 16 апреля письма в Дрезден брату, чтобы тот изображал активность: «Дай распространиться слуху, что в этом году мы будем придерживаться плана прошлой кампании… попробуй сделать вид, что собираешь множество телег под перевозку провизии и фуража в Богемию, чтобы австрийцы на сию видимость купились и тем самым еще больше отдалились от понимания наших истинных намерений». Австрийцы встревоженно заметили все, что им показали, а меж тем главная прусская армия нанесла внезапный удар на Ольмюц, что в 350 километрах восточнее Дрездена.

Летом читающая публика столкнулась с ранее невиданной практикой закрытия почтового сообщения одной из воюющих армий. Окружив Ольмюц, Фридрих запретил на время осады осуществлять партикулярную переписку всем своим военнослужащим. Операция у пруссаков держалась «на тоненького», и тут мог повредить какой-нибудь штришок из перехваченного венгерскими гусарами мешка с письмами домой, типа «послезавтра ожидаем конвой» или «с этой стороны у нас совсем мало войск». В нейтральных узловых точках информационного обмена изнывали, получая раз в неделю две наисушайшие официальные реляции из противоборствующих лагерей. В Гамбурге 29 мая отмечали: «В свежих сообщениях из Берлина и Силезии нет ничего о королевской армии, да и нечего ожидать, пока что-то не случится. Все нови´зны о событиях в Моравии, рассеиваемые в народе из приватных писем, состоят только из пустой болтовни». Этому вторили с другого берега Эльбы, из датской Альтоны, 6 июня: «С прусской стороны о состоянии дел в Моравии ничего не сообщается, да и в партикулярных письмах из Силезии о том совсем не упоминают. Молчание сие почитать можно за важный пункт в прусской военной системе. Тому сам король подает пример. Сей государь недавно писал маркизу д’Аржану о разных невоенных делах, и письмо окончил следующей фразой: „Я бы охотно сообщил вам кое-что новое о моих операциях, да только накрепко приказано полтора месяца об армейских делах ничего и никому