Сияющие руины - Вик Джеймс

Гавар услышал крик Мидсаммер, когда ее подняли в воздух, и отвел взгляд, чтобы не смотреть на то, что, как он знал, будет дальше.

Затем Вестминстерские ворота распахнулись и появился отец. На лице маска непринужденной властности льва, которая сходила с него только тогда, когда он был пьян или в ярости. Он потянул, поправляя, манжеты своей рубашки, как будто только что выполнил пустяковое задание и хорошо себя показал. Он направился к сцене, Боуда, цокая каблуками, следовала за ним. Она провела ночь, демонстрируя, как ее Дар спасает от пожаров бесценные объекты Лондона. Но она не смогла – или не хотела? – спасти Мидсаммер.

Это одергивание манжет взбесило Гавара. Манерный жест отца свидетельствовал, что он крайне доволен собой. С какой стати ему быть довольным?

Ответ был слишком очевиден.

Отец поднялся на сцену. Его лицо сделалось мрачно-спокойным. И пережившие шок демонстранты, глядя на него, тоже успокоились. Лорд Джардин излучал уверенность.

И еще… силу Дара.

Никто никогда не считал, что отец обладает каким-то особенно сильным Даром, что само по себе удивительно, ведь он происходил из выдающегося рода. Гавар полагал, что, до тех пор пока страна не полетит ко всем чертям в ад, ни у кого из них нет особой причины показывать, на что способен их Дар. В минуты бешенства его сила Дара, спонтанно вырываясь, била окна. Мать с удовольствием тратила свой Дар в саду Кайнестона, и выращенные ею цветы брали призы на деревенском празднике, который ежегодно устраивался в поместье. Сильюна часто видели в комнате тети Эвтерпы безвольно лежащим с пустыми глазами, он «навещал» тетю в ее беспробудных грезах. Отец ничего такого никогда не делал.

Чем же он занимался все эти годы? Он стяжал политическую власть, несмотря на то что был жестоким и неприятным человеком. Он, не зная числа, укладывал женщин в постель, будучи всегда пьяным и не таким красивым, как его сын и наследник. Разумеется, во всем этом ему помогало всеобщее благоговение перед родом Джардинов.

И несомненно, Дар. Такое его свойство, которое ученые назвали «сила убеждения».

Отец стоял на сцене и что-то негромко говорил. Толпа жадно ловила каждое его слово. Похоже, он восхвалял Мидсаммер так же, как и Дину Матраверс, в духе: она была смелой девушкой с добрым сердцем, которую подло сбили с толку. И он, разумеется, обязательно найдет и накажет тех, кто это сделал. Она обладала необыкновенным Даром, но ее погубила излишняя самонадеянность, слишком непосильную задачу поставила перед собой. В какой-то момент потеряла контроль над своими драконами, и случилось непоправимое.

Если отец имел дар убеждения, то все вставало на свои места. Понятно, почему мать, бывшая, как всем известно, в молодости живой и энергичной, в замужестве стала беспрекословно послушной. Почему Предложение Зелстона отменить безвозмездную отработку было так решительно отклонено, хотя Гавар знал – должно быть, и Мейлир Треско знал, когда проводил кампанию в поддержку Предложения, – что в сессионном зале парламента были сторонники простолюдинов. Почему до сих пор никто не поднял вопрос о прекращении чрезвычайных полномочий отца и избрании нового канцлера? И никто не выступил против возвышения Джардинов до положения Первой семьи.

Почему Гавар не отказался от своего наследства и не сбежал с Лией?

Хотя, возможно, отец здесь ни при чем, просто он сам – трус.

Нет, он не станет списывать собственные ошибки на чужой счет, но не спать ему спокойно, если он закроет глаза на все, что творит отец. Теперь понятно, почему Мидсаммер в последние минуты выглядела такой испуганной. По-видимому, отец «убеждал» ее призвать драконов атаковать ее саму. Он находился на достаточно близком расстоянии, за Вестминстерскими воротами, чтобы его «убеждение» смогло сработать.

А сейчас полюбуйтесь: толпа, которая всего несколько минут назад протестовала против злоупотреблений и деспотии Равных, радостно приветствовала разрушение драконами Дома Света, а потом в один голос скандировала «Все равны!», теперь внимательно слушает слова ложного сочувствия и внимает пустым обещаниям.

Гавар даже приобнял за плечи подругу Мидсаммер Лейлу. Та положила голову ему на плечо, как будто его сила была единственным, на что она могла сейчас опереться. Гавар увидел ее живот: еще один ребенок, который, как Либби, вырастет без матери.

И эта мысль решила все.

Меткий стрелок Гавар Джардин – так над ним издевались, когда смерть Лии была выдана за его промах на охоте.

«И как могли люди, вполне здравые, проглотить эту абсурдную историю? – внезапно подумал Гавар. – И здесь сработала способность отца „убеждать“?»

Прозвище сочли забавным, потому что Гавар действительно был отличным стрелком. Лучший в Гэмпшире, способный попасть в мелкую птицу на лету.

Гавар достал из-под своего кожаного плаща пистолет, который всегда носил с собой. Он унес жизнь Лии, и поздно о чем-то жалеть. Ее не вернуть. Он поцеловал прохладный металл и прошептал ее имя.

Гавар молча попросил извинения у Мидсаммер Зелстон, что достал пистолет слишком поздно и не успел спасти ее, и пообещал сделать все, что в его силах, чтобы защитить ее нерожденного ребенка. Он вспомнил Дину и Мейлира и людей, погибших в Фулторпе. Все они лишились жизни по приказу отца. И таких было очень много.

Гавар поднял пистолет. Прицелился.

«Ну все, мерзавец, – подумал он, – с меня достаточно».

Нажал на курок и увидел, как отец упал.

Естественно, начался хаос. Отец выпустил толпу из-под своего контроля, а у нее на глазах совершилось второе убийство, и толпа взорвалась воплями. Подруга Мидсаммер, забрызганная кровью, упала без чувств. Боуда продолжала стоять на сцене, крутя головой по сторонам.

И в этот самый момент Гавару лучше всего было бы спрятаться – укутаться в Дар, как в плащ-невидимку, и, проходя мимо людей, шептать: «Меня здесь нет. Отвернись».

Но вместо этого он вернул пистолет на место и направился к сцене. Перед ним расступились, когда он начал подниматься по ступенькам. Боуда стояла и наблюдала за ним. Это напомнило Гавару день их свадьбы, только сегодня он чувствовал себя спокойно и уверенно, шагая навстречу своей гибели.

Он остановился и присел рядом с подругой Мидсаммер, ее поддерживала худенькая девочка, вид у которой был озлобленный, и вместе с тем она казалась совершенно сломленной.

– Я позабочусь о тебе, – прошептал он рыдающей женщине. – Обещаю тебе и твоему ребенку.

А как насчет его собственного ребенка? Что бы ни случилось с Гаваром, Либби должна быть в безопасности. Он должен быть настороже.

Гавар поднял выпавший из рук отца микрофон и выпрямился, глядя на Боуду. Внешне она была, как всегда, спокойной, но от его внимания не ускользнуло, с какой тщательностью она скрывала замешательство и неуверенность.

Холодная сука, но такое ли чудовище, как его отец? Он почувствовал ее уязвимость в ту ночь, когда нанес ей неожиданный визит. Возможно, вместе они могли бы сделать то, что им еще никогда не удавалось, что-то хорошее из этого ужасного безобразия.