Мик Джаггер - Филип Норман

На следующий день, в субботу, 1 июля, ему была посвящена передовица в «Таймс». Написал ее редактор газеты Уильям Риз-Могг, человек в твидовом костюме, полная, казалось бы, противоположность «Стоунз» и всего, что те представляли. Заголовок Риз-Могг позаимствовал из «Послания к доктору Арбутноту» сатирика XVIII века Александра Поупа: «Отправит ли кто бабочку на дыбу?» Убийственно издеваться над мелкой или беззащитной мишенью, имел в виду Поуп, так же тщетно, как ломать ей кости посредством средневекового орудия пыток. Трудно было высказать наблюдение точнее теперь, спустя двести лет, когда юноши снова носили волосы до плеч, кружевные платки, пиджаки с золотистой подкладкой, разноцветные жилеты и туфли с пряжками.

Современную бабочку, которую Риз-Могг старомодно величал мистером Джаггером, отправили на дыбу и ритуально расчленили за «мельчайшее связанное с наркотиками преступление, какое только рассматривалось в наших судах»; за преступление, которое, поскольку оно первое, поскольку оно не касалось серьезных наркотических веществ и поскольку даже речи не заходило о распространении, в нормальных обстоятельствах чревато было бы разве что условным сроком. «Многие высказывают примитивную точку зрения, — говорилось дальше в передовице, — многие считают, что мистер Джаггер „доигрался“». Их оскорбляет анархичность «Роллинг Стоунз», им не нравятся песни группы, не нравится, что группа имеет влияние на молодежь, и они в целом подозревают музыкантов в моральном разложении.

«С точки зрения социологической эти опасения довольно разумны, а на эмоциональном уровне совершенно понятны, однако не имеют никакого отношения к делу. Вопрос следует задавать иначе: не будь мистер Джаггер знаменитостью, не вызывай его слава столько критики и негодования, подвергли бы его такому же обращению? Если бы многообещающий университетский выпускник приехал с летних каникул в Италии с четырьмя таблетками стимулятора, сочла бы публика правильным разрушить его карьеру, присудив к трехмесячному тюремному заключению? И сочла бы она необходимым предъявить миру осужденного в наручниках?.. Мы ожидаем от британского правосудия, что оно станет обращаться с мистером Джаггером ровно так же, как со всеми прочими, не лучше и не хуже. Однако невозможно отмахнуться от подозрения, что в данном случае с мистером Джаггером обошлись суровее, нежели было бы уместно, если бы речь шла о никому не известном юноше».

Этим выступлением касательно дела, еще находившегося на рассмотрении, Риз-Могг и его газета сознательно рисковали обвинением в неуважении к суду и драконовскими мерами пресечения. Но никто и не пикнул о том, чтобы предъявить «Таймс» обвинение или хотя бы вынести порицание за провозглашение позиции, ныне разделяемой всеми разумными британскими гражданами. В результате ошибку заглаживали всё быстрее. Майкла Хейверса оповестили, что в дело вмешался самый видный британский юрист, лорд главный судья Паркер, — апелляция по делу Мика и Кита будет рассмотрена в Высоком суде лично им еще до конца судебной сессии, 31 июля.

До той поры требовалась крайняя осмотрительность. И это означало не только отмену выходных в гостях у Кита. Дело Джаггера и Ричарда стало поводом к активизации кампании за объявление марихуаны менее вредным веществом, чем никотин или алкоголь, и ее декриминализации. Естественно, Мик и Кит стали бы желанными глашатаями кампании, но ни Кит, ни тем более Мик не могли публично сказать ничего такого, что повлияло бы на решение суда по апелляции. 24 июля «Таймс» опубликовала полосное рекламное объявление под заголовком «Закон против марихуаны аморален по духу и неэффективен на практике; оплачено Полом Маккартни». Подписались все четверо битлов и Брайан Эпстайн, Джонатан Эйткен, Джордж Мелли, художник Ричард Хэмилтон, левацкий демагог Тарик Али, телеведущий Дэвид Димблби и еще более полусотни журналистов и деятелей искусства. Две подписи навязчиво отсутствовали — и все равно горели незримым огнем.

Через неделю наступил наипоразительнейший день, по-прежнему согретый практически монтерейским солнышком и позже твердой рукою стертый из банка памяти Джаггера. Для Мика и Кита начался он в конторе их бухгалтера Лоренса Майерса, еще до зари осажденной встревоженными поклонниками. Спустя пару недель секретарь фан-клуба «Стоунз» Ширли Арнольд выходила замуж. Ширли как могла поддерживала во время суда и заключения Мика и Кита, постоянно держала связь с их горюющими матерями и передавала бодрые — хотя никого не убеждавшие — заверения в том, что беспокоиться не о чем и все будет хорошо. Мик — на случай, если в день ее свадьбы вновь окажется за решеткой, — перед отъездом на слушания по апелляции зашел к Ширли и пожелал ей счастья. «Помню, я плакала, а он меня утешал, но я же понимала, как он нервничает. Они оба делали вид, что ничего такого не происходит, но я знала, что они до смерти боятся вернуться в тюрьму».

Перед Высоким судом на Флит-стрит собралась такая толпа, будто в «Хэрродз» объявили распродажу. Кита одолела ветрянка, и только Мик вошел с юристами в крошечный зал суда, где сидел лорд главный судья Паркер и еще двое апелляционных судей. Нереальности происходящему добавлял тот факт, что главный британский служитель Фемиды оказался кроток и любезен в отличие от его раздраженного и нетерпимого коллеги низшей инстанции. Поскольку стенамин неоспоримо считался незаконным веществом, вердикт Мику остался без изменений, но трехмесячный срок заключения был заменен на годичный условный срок. Это означало, что, если он в течение ближайшего года совершит другое правонарушение, его накажут и за таблетки.

Судья кротко попенял Мику, отчего тот повесил косматую голову — ни до, ни после никому не удавалось добиться такого эффекта. «Хотите вы этого или нет, вы кумир многочисленной молодежи нашей страны… Поэтому ответственность ваша крайне высока. Если вам и впрямь грозит наказание, вполне естественно, что ваша ответственность требует более серьезных мер».

Кит, сидевший в карантине, отделался еще легче. Высокий суд вынес порицание судье Блоку за то, что в суде озвучивались полупорнографические подробности касательно Марианны, и счел, что показания полицейских о «веселье» и непрочно державшемся меховом покрывале не доказывают факта курения марихуаны. Поскольку Кита нельзя было признать виновным в том, что он «со своего ведома допустил» нечто такое, факт чего не доказан, его вердикт и приговор были отменены. Однако третьему подсудимому, который вместе с Миком сидел в наручниках и наблюдал надир их надежд в Льюисской тюрьме, не светило ни подобной оперативности решений, ни счастливого избавления. Роберт Фрейзер подал апелляцию, но, пережив тяжкое судилище подле «Стоунз», теперь оказался совершенно от них отрезан. Фрейзеру пришлось ждать за решеткой до Высокого суда, где уже не председательствовал добрый судья Паркер; поскольку наркотик за ним числился серьезный, апелляцию отклонили, и Фрейзер отсидел свои полгода в «Уормвуд скрабз» за хранение героина. Оскар Уайльд мог бы предостеречь его, а затем и других о том, сколь опасно «пировать с пантерами».[181]

С этой минуты центральной фигурой стал Мик. После заседания Высокого суда он вместе с Марианной направился прямиком в студию «Гранада ТВ» на Голден-сквер. «Гранада» выпускала не только знаменитую северную мыльную оперу «Улица Коронации»,[182] но и самый жесткий на британском телевидении документальный следственный сериал «Мир в действии» («World in Action»). Поддавшись на уговоры молодого расследователя Джона Бёрта — который позже стал генеральным директором Би-би-си, — Мик согласился поучаствовать в специальном срочном выпуске, посвященном его невзгодам.