Громов - Игорь Цыбульский

— Хотел бы сказать о морально-политической (если так можно выразиться) линии, — это говорит сам Валентин Иванович Варенников, — которая отличает все дела Бориса Всеволодовича Громова.

Возьмем тот процесс, который команда Ельцина затеяла против членов ГКЧП.

Нас было двенадцать человек. Первый суд длился долго, но успел пропустить только Крючкова, Язова, Шейнина и меня… Потом объявили, как о великой милости, что принято решение об амнистии.

Сделали перерыв. Нужно было опросить всех подследственных, согласны ли они принять амнистию (и тем самым, косвенно, признать свою вину).

Я не мог пойти на такой шаг, как размен свободы, даже на косвенное признание своей вины. Ведь было два постановления Думы: одно — объявить амнистию, второе — ликвидировать в связи с амнистией парламентскую группу, учрежденную для расследования событий, связанных с ГКЧП, и тем самым закрыть дело.

Все помнят, как вначале Ельцин требовал осудить членов ГКЧП и приговорить к расстрелу. Ему видно хотелось, чтобы осужденные писали потом челобитные «царю Борису» с просьбой о помиловании, а он уж посмотрит, кого пожалеть, а кого нет. Но когда Дума создала эту комиссию, он понял, что публичное судебное разбирательство поднимет столько грязи, что он сам может угодить в яму, которую вырыл для нас.

Я убеждал всех, что нельзя нам соглашаться на амнистию. Мы ни в чем не виноваты. Наше дело правое, мы выступили за сохранение Советского Союза. И, наконец, мы должны защитить свою честь и человеческое достоинство, а заодно показать всю двуличность ельцинской власти.

Конечно, я понимал моих коллег, которые не хотели продолжать борьбу. Они устали. К тому же статья была не какая-то, а «за измену Родине» и действительно предусматривала самые большие сроки заключения или даже расстрел с конфискацией имущества. То есть пострадаешь не только ты, но и твоя семья. Все понимали, что если Ельцин не остановился перед тем, чтобы расстрелять Верховный Совет из танков, то что для него какие-то двенадцать человек. Решили принять амнистию. Я не согласился и потребовал, чтобы меня судили.

Суд состоялся. Рассчитывать на оправдательный приговор не приходилось. Мне просто необходимо было сказать на этом суде все, что я думаю о происшедшем, и назвать по именам истинных разрушителей СССР. Я своей цели добился. И вдруг меня оправдали!

Это было не только для меня, но и для всей страны как гром среди ясного неба!

Ельцин просто взбесился! Для него лично этот оправдательный приговор прозвучал как публичная пощечина. Он потребовал, чтобы прокуратура внесла протест. Прокуратура приказ выполнила, и меня через несколько месяцев третий раз судили. Теперь уже Президиум Верховного суда. Верховный судья Лебедев был председателем. И этот суд меня тоже оправдал!

Но случилось это позже. На том суде, когда меня одного судили, я дал список людей, которых хотел бы видеть на процессе в качестве свидетелей, в том числе Горбачева. Горбачев вынужден был явиться на суд. Два дня его допрашивали. Один день полностью я задавал ему вопросы. Думаю, день этот останется у него в памяти до самой смерти. Кроме того, судьи самостоятельно вызвали свидетелей. В свой список они включили и Громова. Я протестовал. Борис Всеволодович тогда занимал пост заместителя министра обороны. Было понятно, что ответить так, как того желают Ельцин и Грачев, он не сможет, ведь Громов исключительно порядочный человек, а если скажет правду, то это самым печальным образом отразится на его карьере.

Однако Громова все-таки вызвали.

В своем выступлении на суде Борис Всеволодович проявил себя очень достойно, как никто из свидетелей, которых я слышал.

Перед его выступлением я во всеуслышание предупредил его: «Борис Всеволодович, прежде чем давать показания, попрошу вас принять во внимание, что я обвиняюсь в измене Родине и организации мятежа с целью захвата власти, а также в нанесении ущерба обороноспособности страны. Поэтому подумайте о том, что будете говорить и о последствиях, которые могут быть для вас лично. Мне будет очень неприятно, если в результате своих ответов вы пострадаете».

Он выступил. Ну… ничуть не мягче, чем я сам.

Главное, что было сказано, — это то, что выступление Комитета по чрезвычайному положению было правильным и своевременным. Он назвал оправданными и разумными все опубликованные программы ГКЧП. Вина же этих людей, сказал он, состоит в том, что они оказались несостоятельны и не смогли провести свои правильные планы и предложения в жизнь и тем самым открыли дорогу для сил, которые в результате привели к разрушению страны.

Исключительно мужественное выступление цельного и честного человека.

Б. В. Громов:

— Я, конечно, понимал, что выступление на суде станет концом моей военной карьеры, и был к этому готов. Служить в таком Министерстве обороны, которое создали Ельцин и Грачев, я не мог и не хотел.

Все, что тогда творилось, иначе как преступлением назвать нельзя. И не только суд над членами ГКЧП, настоящую тревогу и возмущение вызывало то, что творилось в Чечне.

1993 год. Штурм Белого дома! Мы и тут отличились. Даже поджог рейхстага не идет в сравнение.

В эти дни мне было поручено встретить министра обороны Норвегии. Позже он стал министром иностранных дел этой страны. Ехали мы из Министерства обороны за город, в отведенную ему резиденцию, и как раз по Кутузовскому. Здание Верховного Совета было оцеплено и окружено по периметру колючей проволокой.

Я просто об этом забыл. Если бы помнил, то повез бы гостя по другой дороге.

Проезжаем, смотрю, у министра вытянулось лицо, спрашивает, что это такое, и показывает на заграждения из колючей проволоки. В центре Москвы, прямо на асфальте, эти мотки колючей проволоки, то, что называется спираль Бруно, мешки с песком, за которыми вооруженные люди.

Пришлось на ходу что-то придумывать. Сказал, что проводятся военные учения в условиях города.

Расстрел Белого дома был в понедельник, а в воскресенье мы с женой были в гостях на даче в Баковке. На этой встрече были актриса Наташа Селезнева, режиссер Галина Волчек и еще кое-кто из интересных и приятных людей. За разговором время бежало незаметно. Часов в пять мы с женой стали собираться домой. Весь вечер нас не покидало неприятное предчувствие. Что-то должно случиться очень нехорошее. Приезжаем домой, нас встречает перепуганная теща, жалуется: «Стоит только вам уехать, как все телефоны начинают разрываться, а я не знаю, что отвечать!!»

Позвонил в секретариат, и мне сказали, что министр собирает срочное совещание, всем нужно быстрее приехать на свои рабочие места.

Я работал в старом здании Генштаба. Получилось так, что мне достался кабинет, который занимал Георгий Константинович Жуков в то время, когда был министром обороны. Приехал, звоню Грачеву, он недовольно мне выговаривает:

— Вы, конечно, опоздали. Я уже провел совещание. (Его, оказывается, устроили в новом комплексе, там, где располагаются нынешний Генштаб и основные службы министерства.) Положение в Москве, как вы знаете, очень напряженное. Поручаю вам заняться обороной здания, в котором вы находитесь.