Чешское время. Большая история маленькой страны: от святого Вацлава до Вацлава Гавела - Андрей Шарый

6300 сотрудников остравского комбината каждый год выплавляют 3,6 миллиона тонн стали, старательно, несмотря на всяческие обновления производства, отравляя воздух, воду и почвы вокруг. Мы немножко постояли у проходной, за которой начинается жизнь по заводскому гудку. Видимо, зачастую она заканчивается неподалеку, в пивном ресторане Fajront (местное словечко, искаженное немецкое «после работы»). Смены у металлургов начинаются спозаранку, так что и пивная закрывается рано, в семь вечера. Разливают, естественно, местный сорт Ostravar.

О временах, когда Острава гордилась не кайлом угольщика и не ложкой сталевара, а плугом пахаря и серпом хлебороба, напоминает одна из центральных городских улиц: Stodolní переводится с чешского как «сарайная» или «амбарная», и вела она раньше не к желдорстанции, а в луга и поля. Теперь места сараев и амбаров занимают танцевальные и музыкальные клубы, пабы и кафе, палатки со стрит-фудом разных национальностей, рестораны-гостиницы, а также фривольные заведения стриптиза. Главная городская зона вечерних наслаждений, Стодольни создана для грубоватых мужских забав, для ковбоев и мотоциклистов, проще говоря. На силезско-моравской границе ковбоев вы не встретите, зато повстречаете и постаревших беспечных ездоков, и юных британских, словацких или датских туристов, утоляющих гормональную жажду, повстречаете их добрых чешских подружек, фанатов хоккейной команды Vítkovice Ridera и болельщиков футбольного клуба Baník Ostrava тоже наверняка повстречаете.

Все они в определенном смысле с вечера до утра тоже дают угля, вовсе не обязательно мелкого, но только не с отбойными молотками в руках.

Уличные часы у входа на Верхнюю площадь с улиц Острожна и Грнчиржска, Опава

От всей обширной старочешской земли Силезия площадью 40 тысяч квадратных километров Чешской Республике досталась только самая юго-восточная осьмушка. А ведь рассуди история по-другому, силезская область, глядишь, расширила бы нынешнюю территорию страны и, не исключено, добавила бы ей и геополитического веса. Об этом, пожалуй, могли бы мечтать сторонники Великой Чехии, если бы таковые в этом не слишком стремящемся к мировому господству государстве нашлись. Так или иначе, с Силезией не сложилось: силы чешской гравитации и мощи австрийского оружия оказалось недостаточно для того, чтобы удержать под короной и скипетром святого Вацлава пространства, которые Карл IV в 1348 году рачительно включил в свой перечень наследственных земель. Этот список, по Карлову замыслу, не имел права сокращаться, а мог только расширяться и должен был оставаться неделимым, даже если угаснет дом Люксембургов. И вот к середине XV столетия в этом доме потух свет, все его хозяева повымерли. Святовацлавские земли потом достались Габсбургам, но и они в итоге не уберегли свое центральноевропейское богатство в неприкосновенности.

В начале 1740-х годов железные полки короля Фридриха II смяли войска только-только вступившей на престол императрицы Марии Терезии, и силезские герцогства и графства отложились к Пруссии. Эти по сути немецко-немецкие (между Габсбургами и Гогенцоллернами) сражения были эпизодами Войны за австрийское наследство, вызванной в основном династическими противоречиями. Уже первый этап схватки оказался решающим: Берлинский мирный договор 1742 года оставил за Австрийской империей (а значит, и за Чешской короной) только кусочек Верхней Силезии, точнее говоря, Тешинское и разноформатные осколки еще трех княжеств вокруг города Опава (в немецкой традиции Троппау). Потеря была для Вены тем чувствительнее, что силезские суконные мануфактуры, как и местные угольный и рудный промыслы, приносили императорской казне немалые доходы[56]. Марии Терезии к концу царствования удалось присоединить к своей империи Галицию и Буковину; это, полагаю, могло послужить некоторым утешением.

Несмотря на то, что на протяжении нескольких столетий за контроль над Силезией спорили польские и чешские королевские династии — Пясты, Ягеллоны, Пржемысловичи, — славянское население на этих землях (вероятно, уже с XIII или XIV века) не составляло большинства, а преобладали здесь немецкоязычные колонисты и их потомки. Местные краеведы утверждают, что до начала 1900-х во всей области существовал только один небольшой отчетливо чешский городок, Климковице, известный сегодня в основном как место действия психологического романа Ярмилы Глазаровой «Волчья яма», книги о превратностях любви. После Второй мировой силезские земли из юго-восточной Германии превратились в юго-западную Польшу. Волей Сталина и Черчилля, которые, как удостоверяют историки, на конференции в Ялте размечали карту Европы и делили зоны влияния с помощью спичек, польско-немецкую границу перенесли на 400 километров на запад в качестве компенсации за отобранные в 1939 году Советским Союзом kresy wschodnie (по-польски «восточные окраины»), лучше известные нам как Западная Украина и Западная Белоруссия. На западе, получается, Польша прирастила примерно треть своей нынешней территории, на востоке примерно столько же потеряла.

В Варшаве считают, что граница с Германией по рекам Одер (Одра) и Нейсе (Нысе) в целом соответствует конфигурации пределов Польши XI века, за такими утверждениями стоит еще и тщательно проработанная в Варшаве и Кракове историческая концепция. Может, она и основана на шаткой аргументации, но задачи государственного строительства редко учитывают интересы конкретных групп людей, особенно лиц нетитульной национальности. Во второй половине 1940-х годов с новопольских территорий изгнали почти 8 миллионов немцев. Пятилетием раньше нацисты выселили или уничтожили примерно столько же граждан Польши, прежде всего евреев.