Чешское время. Большая история маленькой страны: от святого Вацлава до Вацлава Гавела - Андрей Шарый

В Оломоуце к традиционному продукту относятся инновативно: здесь проводят апрельский фестиваль сырков-творожков, они продаются в вендинговых автоматах, тут даже было — да, увы, закрылось — кафе, десертное меню которого целиком основано на сырках-творожках, на полках фирменного магазина (строго рядом с фромаджерией Gran Moravia) разложены сырки-творожки со множеством вкусовых добавок, от тмина до хрена и от чили до чеснока. «Оломоуцкие творожки» бывают просто круглыми, а бывают с дыркой, как бублики, можете справиться в Лоштице, в музее сырков-творожков, — в общем, на любого любителя. Один сорт, особой пахучести, называется «Драсал», в честь местного уроженца Йосефа Драсала, самого высокого человека в истории Чешских земель. В середине XIX века этот малый ростом 241 сантиметр и весом 186 килограммов потешал почтеннейшую публику на цирковых представлениях в разных городах Европы. Венцом его карьеры, очевидно, следует считать аттракцион в Париже: Драсал в присутствии императора Наполеона III вынес на арену поднос с несколькими лилипутами. Этой высокой фигуре посвящен всеморавский однодневный веломарафон «Великан Драсал», протяженность главной трассы 172 километра, я бы, пожалуй, не решился участвовать.

К продвижению остренького перчено-регионального следует относиться положительно: помимо коммерческого интереса (чем изобретательнее разрекламируешь, тем успешнее продашь) в подобных тщаниях прослеживаются борьба против культурной глобализации, схватка за пестроту, за отличие от других, забота о сохранении идентификации. Разве это не прекрасно: Чешская Республика не намеревается растворяться в единой Европе, Моравия изо всех сил старается отличаться от Чехии, оломоуцкие сырки жаждут несходства с моравским пармезаном, а Оломоуц чувствует себя непохожим на Брно, Угерске-Градиште и Злин. Ну и пусть этот город пока что и всегда ни в чем не первый, зато он всегда отдельный от всех! И чем больше разнообразных подробностей, тем нелинейнее и объемнее кажется и становится на деле жизнь.

В силу тех же причин жители Оломоуца уверенно объявляют свой город не только историческим центром Моравии, но и «ганацкой метрополией», столицей этнографической области Гана, земли особых качеств и свойств. Прежде всего, конечно, имеют в виду «особую атмосферу гостеприимства» (где ее, впрочем, нет?), но коли ты ее вдруг не прочувствовал, то сам и виноват. Чуть по-своему отстроченный народный костюм, несколько иные вышивка на сорочке и праздничная попевка, какое-то особенное движение в танце, побольше соли или поменьше специй в мясном или рыбном блюде — и довольно для составления отдельного свода традиций. Ну да, известен ганацкий свадебный калач, «свадебное дерево»: огромный (иногда до 30 килограммов) сдобный пирог, украшенный десятками или даже сотнями пряничных барашков и голубков — каждый на палочке своей длины, и каждому гостю выдают по фигурке, — символизировал достаток в семье невесты, но теперь таких пирогов не выпекают. Были популярны лошади-тяжеловозы ганацкой породы, но их теперь не разводят, лингвисты изучают ганацкий диалект, но так теперь уже не говорят даже в деревнях. Все эти попытки, с позволения сказать, остановить ход времени в любом случае невероятно симпатичны, поскольку выдают привязанность и к своей, а не только к всеобщей культуре, счастливое отсутствие у многих готовности к тому, чтобы всегда и безусловно «жить единым человечьим общежитием».

Фердинанд I и придворные его свиты, конечно, не склонны или не способны были обращать внимание на такие тонкости. В конце концов, они ехали не в Оломоуц, а в Olmutz, не в Моравию, а в Mähren, не к чехам, а просто к покорным подданным, а про ганаков они, скорее всего, вообще ничего не знали. Хотя нет, это не так, ведь имел место вот какой трогательный эпизод. 14 октября 1848 года кортеж венских изгнанников на подъезде к городу встретили две конные ганацкие сотни. У южных, Терезинских ворот крепости молодцы распрягли императорскую карету и вручную докатили ее до дворца архиепископа.

Новая ратуша в Остраве (1925–1930). Архитекторы Владимир Коларж и Ян Рубы

Чехи из Праги иронизируют над тем, как говорят по-чешски чехи из Остравы. А чехи из Остравы смеются над чехами из Праги, просто потому что смеются, так повсюду и неизменно принято подтрунивать над жителями столиц. В Остраве, ну да, распространен особый диалект, сокращающий гласные звуки, ударение здесь часто ставят на предпоследнем слоге, и чешский звучит словно слегка по-польски. Привокзальный таксист, первый друг всех приезжих, моментально распознает во мне чужака, но, к удивлению, в первую очередь не русского: «Понимаю, что пан вообще-то с востока, но все-таки вы из Праги».

Однако больше, чем на чешскую речь, у приезжих в Остраве принято обращать внимание на чешские запахи. Особенно в атмосферно более пронзительные зимние месяцы, да еще если ветерок тянет с юга, от металлургического комбината Liberty. Однажды — помню, как раз промозглым февралем, когда «достать чернил и плакать», — я чувствовал эти запахи, выйдя из ресторана с пушкинским названием Dáma Pyková. Стоял на мосту через речку Остравице, глядел в ее мелкие темные воды и чувствовал себя парфюмером из романа Патрика Зюскинда. Это было уже довольно давно, но и теперь свежий остравский воздух может припахивать тухлыми яйцами (сероводород), нашатырным спиртом (аммиак), раскаленными тормозными дисками локомотива (литейное производство) и чем-то еще сладковатым. В промзонах воняет чаще, в спальных районах реже, в центре города почти никогда. Ну, разве что иногда.

Власти, вооруженные цифрами и фактами о результатах экологических проверок, проводят активные рекламные кампании насчет того, что Острава уже не столько промышленный, сколько зеленый город, но от угольной и железной пыли, въевшейся за столетия, отмыться непросто. Горожане, которым за 40 и за 50, свидетельствуют: при развитом социализме букет ядовитых ароматов был куда «душистее» и разнообразнее, хотя и сейчас на непредвзятый нос в Остраве химического-металлического достаточно. Когда наш знакомый Мартин четверть века назад был мальчишкой и выходил на улицу в белых рубашке или свитере, его маме приходилось запускать стиральную машину сразу после возвращения сына домой. Гелена провела школьное детство в спальном остравском районе, жила в доме, фронтально развернутом на металлургические цеха, с их разнообразием кирпичных труб и цветных дымов. Семейных разговоров о плохой экологии Гелена не припоминает, может, и потому, что другими в те времена были представления о норме. Но тяга к чистому воздуху в Остраве несомненно крепка, к бодрым рапортам мэрии горожане часто относятся с традиционным недоверием. Поэтому здесь популярны информационные, как принято сейчас говорить, ресурсы, проводящие независимый мониторинг окружающей среды, с правильными названиями вроде «Я дышу» (dycham.cz).