Гроздья гнева - Джон Эрнст Стейнбек

Бородач напряженно вглядывался в отца, словно тот сказал что-то очень мудреное, требующее размышления.

— Где расположиться — здесь? — спросил он.

— Да, да. Или, может, тут есть хозяин, надо сначала его повидать?

Бородач прищурил один глаз, не переставая рассматривать отца.

— Вы хотите сделать привал?

Отец потерял терпение. Седая женщина по-прежнему выглядывала из лачуги.

— О чем же я говорю, как по-вашему?

— А что ж, решили остановиться — останавливайтесь. Я вас не гоню.

Том захохотал:

— Дошло наконец-то.

Отец сдерживал себя изо всех сил:

— Я хочу знать, есть тут хозяин или нет? Надо платить или не надо?

Бородач выпятил подбородок.

— Какой хозяин? — спросил он.

Отец отвернулся.

— Ну его к черту.

Голова женщины опять нырнула в лачугу.

Бородач с угрожающим видом шагнул вперед.

— Какой хозяин? — повторил он. — Кто посмеет нас выгнать? Нет, ты скажи!

Том загородил собой отца.

— Поди-ка проспись как следует, — сказал он. Бородач открыл рот и потрогал нижнюю десну грязным пальцем. Минуту он приглядывался к Тому все так же внимательно и пытливо и вдруг круто повернулся и шмыгнул в лачугу вслед за седой женщиной.

Том посмотрел на отца.

— Что за чертовщина?

Отец пожал плечами. Он разглядывал лагерь. Перед одной из палаток стоял старый «бьюик» со снятой крышкой блока. Какой-то молодой человек притирал клапаны и поглядывал на грузовик Джоудов. Они заметили, что он посмеивается втихомолку. Когда бородач скрылся в своей лачуге, молодой человек бросил работу и подошел к Джоудам.

— Здравствуйте, — сказал он, и его голубые глаза весело блеснули. — Ну как, познакомились с нашим мэром?

— Что это с ним такое? — спросил Том.

Молодой человек хмыкнул:

— Да ничего, такой же тронутый, как мы с тобой. Может, чуть хуже.

Отец сказал:

— Я спросил его, можно ли здесь остановиться.

Молодой человек вытер замасленные ладони о брюки.

— А почему нельзя? Конечно, можно. Вы недавно здесь?

— Да, — ответил Том. — Сегодня утром приехали.

— Первый раз в Гувервиле?

— В каком Гувервиле?

— Да вот в этом самом.

— А! — сказал Том. — Мы только-только подъехали.

Уинфилд и Руфь вернулись, неся вдвоем ведро воды.

Мать сказала:

— Давайте раскладываться. Я очень устала. Может, отдохнем здесь.

Отец и дядя Джон влезли на грузовик и сняли брезент и матрацы.

Том подошел к молодому человеку и проводил его до машины, которую он чинил. Инструменты лежали у него на блоке, а на вакуумном бачке стояла желтая баночка с наждачной смесью для притирки клапанов. Том спросил:

— А что он такой чудной, этот бородач?

Молодой человек взял коловорот и снова принялся за притирку клапана к гнезду.

— Кто — мэр? А бог его знает. Наверно, очумелый.

— Очумелый?

— Его, наверно, полисмены так загоняли, что он до сих пор в себя не придет.

Том спросил:

— А зачем такого гонять?

Молодой человек отложил коловорот в сторону и посмотрел Тому прямо в глаза.

— А черт их знает, — сказал он. — Ты только что приехал. Может, тебе виднее, в чем тут дело. Одни так говорят, другие — эдак. Вот поживешь на одном месте день-другой, а потом явится шериф и погонит тебя дальше. — Он приподнял клапан и смазал гнездо.

— Да кому это нужно?

— Говорю — не знаю. Некоторые объясняют это так, будто здесь не хотят, чтобы мы участвовали в выборах, вот и гоняют нас с места на место. Другие говорят, чтобы не давать нам пособия по безработице. А третьи — чтобы мы не могли сорганизоваться. Не знаю. Я все время в дороге. Вот подожди, сам на себе это испытаешь.

— Ведь мы не бродяги, — не сдавался Том. — Мы ищем работу. Что ни предложат, за все возьмемся.

Молодой человек опустил коловорот и с удивлением посмотрел на Тома.

— Работу ищете? — повторил он. — Ишь ты, работу! А как по-твоему, что другие ищут? Алмазные россыпи? Я вот себе всю задницу на нет стер, а чего я ищу, как ты думаешь? — Он снова взялся за коловорот.

Том посмотрел на грязные палатки, на жалкий скарб около них, на старые машины, на бесформенные матрацы, вынесенные на солнце, на закопченные жестянки над черными от дыма ямами. Он негромко спросил:

— Работы нет?

— Пока не слышно. Позднее должна быть. Сейчас здесь никаких урожаев не снимают. Для винограда рано, для хлопка тоже рано. Мы поедем дальше, вот только клапаны притру. У меня жена, ребятишки. Говорят, дальше на севере работа есть. Туда и поедем, к Салинасу.

Том видел, как дядя Джон, отец и проповедник поднимают брезент на шесты, как мать, стоя на коленях, сметает пыль с матрацев. Новых соседей кольцом окружили дети, молчаливые, босоногие, чумазые. Том сказал:

— В наших местах раздавали листки — оранжевые. Там было написано, что здесь требуется много народу на сбор урожая.

Молодой человек рассмеялся.

— Сюда, говорят, триста тысяч понаехало, и, наверно, нет такой семьи, которая не видала бы этих листков.

— Да если нет нужды в людях, какой смысл их печатать?

— А ты пошевели мозгами.

— Я хочу разобраться, в чем тут дело.

— Слушай, — сказал молодой человек. — Предположим, ты предлагаешь работу, а охотник на нее найдется только один. Значит, сколько он ни запросит, столько ты и дашь. Теперь предположим, что охотников не один, а сотня. — Он отложил инструмент в сторону. Взгляд у него стал суровый, голос звучал резко. — Предположим, что до этой работы дорывается сотня человек. Предположим, у них есть дети, и дети сидят голодные. На каких-нибудь десять центов их можно накормить маисовой кашей. Предположим даже, что и на пять центов купишь чего-нибудь. А народу набежала целая сотня. Предложи им такой заработок, да они из-за него горло друг другу перервут. Знаешь, сколько мне платили на последнем месте? Пятнадцать центов в час. За десять часов полтора доллара. А жить там поблизости не позволяли. Пока доедешь, сколько одного бензину сожжешь. — Злоба душила его, глаза горели ненавистью. Вот для этого листки и печатают. Пятнадцать центов в час за полевые работы… А на те деньги, которые хозяева сэкономят, такие листки можно выпускать тучами.

Том сказал:

— Вот дерьмо-то.