Наставления бродячего философа. Полное собрание текстов - Григорий Сковорода

Когда говорит: «В тот день…» – проповедует всерадостный день, и век Господен, и мир первородный, все стихии превосходящий, о котором Даниил: «Тот переменяет времена и лета». Сие блаженное время есть наших времен окончание, а нового века начало по Даниилову слову: «Еще конец на (иное) время».

Сие пресветлое время и день Господен нарицается у Иоиля: «День тьмы и бури, день облака и мглы».

В сих словах сопряжена есть истина и тень. День Господен есть то свет, а наш – есть мгла, облако, буря и тьма. Сие есть то же, что «и был вечер, и было утро – день один». А когда говорит Иезекииль: «Вел меня там», тогда согласен ангелу, сидящему при гробе и глаголющему: «Там его узрите».

Когда же говорит: «Вел меня на землю Израилеву и поставил меня на горе высокой», тогда согласен с Иоилем: «Рай сладости – земля перед лицом его».

Сия земля есть новая, нагорняя, обетованная. Сюда введен и Давид: «Ввел меня в гору святую свою». «Там-де его узрите». Так вот же и послушаем! Тут же говорит Иезекииль: «И ввел меня там. И се муж! И вид его был, как видение меди блестящей. И в руке его была веревка плотницкая и трость землемерская».

Что ж ему говорит сей бессмертный муж? Вот что: «Смотри очами твоими и ушами твоими слушай. Того ради вошел ты сюда да покажу тебе и да покажешь ты все, что видишь, дому Израилеву».

Туда же за Иезекиилем грядут и дюжина апостолов: «Одиннадцать учеников шли в Галилею гору, когда же повелел им Иисус. И увидев его, поклонилися ему». Пришел Иисус и стал посреди них, и говорит им: «Мир вам!» Но Даниил дружбу сего мужа прежде их получил. «Не бойся, муж желаний! Мир тебе!» «Идя научите всех язычников» есть то же, что «да покажешь дому Израилеву, Иезекииль, все, что видишь…»

Афанасий. Не можно довольно наудивляться, сколь согласная сих проповедников труба и музыка! Сия прекрасная Святого Духа музыка противится в лоб оной идола деирского музыке, какую поминают певцы в храмах так: «Согласная восшумела пищальская песнь – читать златосотворенный, бездушный истукан» и прочее.

Подобало же петь так: «Разгласная восшумела…» Столь она мутна, раздорна и скверна, дышащая столпотворением. Сии же ангелы Божии все поют, все вопиют, не о едином все проповедуют, о едином восклицают муже, в которого влюбился Исайя: «Воспою возлюбленному моему песнь».

Не сии ли те блаженные люди, о которых Давид: «Блаженные люди, ведущие воскликновение!» «Воскликните Богу Иакова».

Иаков. Без сомнения, они то суть. Все сии ангелы единогласно восклицают о том, который с плотью своею вознесся превыше небес, превзошел все мира стихии. И кто может очистить сердце свое от всей стихийной грязи да узрит очами сего человека: «Взойдет Бог во воскликновении».

Держатся при земле очи наши, да его не познаем. Но сии все вестники Божии видят лицо истинного человека не между мертвецами, в дольней нашей подлости рождающегося и исчезающего, как тень, но в горе святой его видят, с Навином человека стоящего и со Стефаном. «Се вижу небеса открытые и Сына Человеческого, стоящего направо от Бога».

Видят и насладиться в сытость не могут. Мы же не видим за стеною и мраком стихийным. «Положил во тьму тайну свою». О, сколь несмышленые и косные сердца наши!

Лонгин. Кто только удостоился видеть живого сего мужа, во мгновение делается проповедником его и слышит сие: «Вострубите в новомесячие». Мужеский ли пол или женский, как только явился ему воскресший человек, бежит и благовествует, с радостию великою возвещает о нем: – Воскрес, воскрес, воистину воскрес Господь! Явился не только Симону, но и мне, малейшему, познался. Тем самым дознался мне, что невидимый для меня есть. Не вижу его в мертвых, но тем самым вижу его в живых. А видеть в стихиях – сие значит не видеть его и не знать его. Радуйтеся со мною! Погубленного обрел человека. Мы думали – мертв. Убили его негодные священники. «Попрали меня враги мои». Но я, маленькая тварь, есть свидетель его, что он воистину жив есть. Я искал его и обрел его. Растаяло сердце мое от витающего гласа его ко мне сего: «Дерзай! Радуйся! Мир тебе!»

Кто есть друг его, тот поверит благовестию. «Зима прошла, дождь отошел, отошел себе». «Се вижу небеса открытые!» «Знаю человека». «И се день третий, откуда же сие было».

Ах, день третий! День Господен! Блаженны очи, видящие сушу твою с Ноевою голубицею! Ты прозябаешь зелье злака по роду своему. В твоем саду вижу мужа Божиего, человека моего, жизнь мою. Он пасет меня и ничего меня не лишит.

Григорий. «Вострубите в новомесячие». Священная Библия есть то позлащенная духом труба и маленький мирок. В морских водах речи ее вся тварь и всякое дыхание, как зеркало, представляется. «Вострубите в новомесячие».

Но да не мните, что труба сия трубит о стихиях. Может ли о грязи вещать Богу посвященная труба? Единого Господа в ней всякое дыхание хвалит. Солнце, луна, звезды, земля, моря, воздух, огонь со своими исполнениями приосеняют и ведут к сему: «Положил во тьму тайну свою». «Се сей стоит за стеною нашею!»

Хотящие сею трубою проповедовать да поют единого Господа с его миром и с человеком его. Да молчит тут всякая плоть человеческая! «Вострубите в новомесячие». Всякая плоть есть то сено, и вся слава человеческая есть то тлень, грязь, ветошь, ничто. «Вострубите в новомесячие». «Проповедуйте лето Господне приятное, радостное, веселое!» «Престаньте от плача! Раздерите вретища!» Всяка стихия есть то сетование, плач, горесть. «Радуйся Богу». «Примите псалом!» «Вострубите в новомесячие». «Как близок день Господен». «Вострубите в благознаменитый день праздника вашего».

День Господен есть праздник, мир, успокоение от всех трудов. Сия-то есть преблагословенная суббота, в коей Господен человек почивает. Что ли есть почить, если не вознестися выше всех мира нашего стихий? Что есть немощная стихия, всеминутно разоряемая, если не труд и болезнь? Долго ли мне ползать по земле? Долго ли есть хлеб болезни? Доколе положу советы в душе моей, болезни в сердце моем?.. Восстань, душа моя, не спи на стихиях! Нельзя почить на них. Они труд и болезнь. А если уверяешься им, тогда питаешь болезни в сердце твоем день и ночь. Вырви вперившееся во прах око твое. Подними в гору расслабленное твое тяжкосердие. Воззри вверх над небесну твердь. Не сливай в тождество ночи и дня. Видишь горькое, но есть еще тут же и сладкое. Чувствуешь труд, почувствуй и покой. При твоей ночи есть тут же и утро дня Господнего. В одном оба места и в едином лице, но не в той же чести, не в той же природе. «И было утро, и был вечер».

Не полагай же болезней в сердце твоем. Полагаешь, если простираешь через день и через ночь. Простираешь, если не даешь места тут же и дню Господню, не веруя, не взирая на высоту небесную. Что значит полагать болезни в сердце, если не мыслить и не советовать в душе своей, что всех тварей основанием есть огонь, воздух, вода, земля?[130] Ах, несчастная душа моя! Для чего называешь ничтожное естество основательною твердию? Кто ослепил око твое? Ах, сия слепота от рождения твоего тебе. Не видишь истины, кроме тени ее. Не чувствуешь, что проходит мир сей. И не вчера начал: проходит всеминутно. Однако то же все в нем видим, все, что прежде было. Конечно ж, тут некая тайна. «Горе нарицающим свет тьмой!»