Наставления бродячего философа. Полное собрание текстов - Григорий Сковорода

Блесни молниею, о преблаженное естество, и возгреми над бездною души моей сим громом: «Да будет свет!»

Во время это воззрю на мир твой, на день твой и на человека твоего. Во время это будет рука твоя на мне. В разумениях ее наставишь меня, проведя через стихии, как коня твоего, да исполнится; «И изойдете, и взыграете, как тельцы, от уз разрешенные».

Афанасий. Люди в жизни своей трудятся, мятутся, , а для чего, то многие и сами не знают. Если рассудить, то всем человеческим затеям, сколько их там тысяч разных не бывает, выйдет один конец – радость сердца. Не для оной ли выбираем мы по вкусу нашему друзей, дабы от сообщения своих им мыслей иметь удовольствие; достаем высокие чины, дабы мнение наше от почтения других восхищалось; изобретаем разные напитки, кушанья, закуски для услаждения вкуса; изыскиваем разные музыки, сочиняем тьму концертов, менуэтов, танцев и контратанцев для увеселения слуха; созидаем хорошие дома, насаждаем сады, делаем златотканые парчи, материи, вышиваем их разными шелками и взору приятными цветами и обвешиваемся ими, дабы сим сделать приятное глазам и телу нежность доставить; составляем благовонные спирты, порошки, помады, духи и оными обоняние довольствуем. Словом, всеми способами, какие только вздумать можем, стараемся веселить дух наш. О, сколь великим весельем довольствуются знатные и достаток имеющие в свете персоны! В их-то домах радостью и удовольствием растворенный дух живет. О, сколь дорога ты, радость сердечная!

За тебя цари, князья и богатые несчетные тысячи платят; а мы, беднячье, достатков не имущие, как бы от крупиц, со столов их падающих, питаемся. Рассуди ж теперь, каким триумфом объяты все славные европейские города?

Яков. Подлинно великим. Однако я слыхал, что нигде нет больше забав и веселостей, как в Париже да в Венеции.

Афанасий. Верно, там их много, а пока их ты нам из Венеции перевезешь, то помрем здесь от скуки.

Григорий. Перестаньте врать, хорошие друзья, высокие чины, веселое место, различные игры и забавы и все ваши затеи не сильны обрадовать духа и тем выиграть овладевшую вами скуку.

Яков. А что ж сильно?

Григорий. Одно то, если узнать, в чем состоит истинное счастье, и приобрести оное.

Афанасий. Правда, мы родились к истинному счастию и путешествуем к нему, а жизнь наша есть путь, как река, текущий.

Яков. Я давно уже ищу счастия, да нигде я сыскать его не могу.

Григорий. Ежели вы подлинно сыскать его хотите, то разрешите мне сей вопрос: что для человека лучше всего?

Яков. Бог знает, и на что нас спрашиваешь о том, чего великие мудрецы усмотреть не могли и порознились в своих мнениях, как путники в дорогах. Ведь то, что лучше всего, то и выше всего, а что выше всего, то всему голова и конец. Сие главнейшее добро названо у древних философов окончанием всех добр и верховнейшим добром; кто же тебе может разрешить, что такое есть край и пристанище всех наших желаний?

Григорий. Потише, государь мой! Вы очень завысокосились. Так я вас проще спрошу: чего вы себе в жизни паче всего желаете?

Яков. Ты будто муравейник палкою покопал – так вдруг сим вопросом взволновал наши желания.

Афанасий. Я бы желал быть человеком высокочиновным, дабы мои подчиненные были крепки, как россияне, а добродетельны, как древние римляне; когда б у меня дом был, как в Венеции, а сад, как во Флоренции; чтоб быть мне и разумным, и ученым, и благородным, богатым, как бык на шерсть.

Григорий. Что ты врешь?

Афанасий. Дюжим, как лев, пригожим, как Венера…

Яков. Взошла мне на память Венера, так называемая собачка.

Григорий. Извольте, государь мой, прибавить.

Яков. Хвостатым, как лев, головатым, как медведь, ухатым, как осел…

Григорий. Сомнительно, чтобы могли войти в уши Божии столь бестолковые желания. Ты с твоими затеями похож на то дерево, которое желает быть в одно время и дубом, и кленом, и липою, и березою, и смоквою, и маслиною, и явором, и фиником, и розою, и рутою… солнцем и луною… хвостом и головою… Младенец, на руках матери сидящий, часто за нож, за огонь хватается, но премилосердная мать наша природа лучше знает о том, что нам полезно. Хотя плачем и рвемся, она сосцами своими всех нас по благопристойности питает и одевает, и сим добрый младенец доволен, а злородное семя беспокоится и других беспокоит. Сколько ж миллионов сих несчастных детей день и ночь вопят, ничем не довольны: одно дадут в руки, за новым чем плачут. Нельзя нам быть не несчастливыми.

Афанасий. Для чего?

Григорий. Не можем сыскать счастия.

Яков. Зачем?

Григорий. Затем, что не желаем и желать не можем.

Афанасий. Почему?

Григорий. Потому что не разумеем, в чем оно состоит. Голова делу то, чтоб узнать, откуда родится желание, от желания иск, потом получение; вот и благополучие, сиречь получение, что для тебя благо. Теперь понимай, что значит премудрость.

Яков. Я часто слышу слово сие – премудрость.

Григорий. Премудрости дело в том состоит, чтоб уразуметь то, в чем состоит счастие – вот правое крыло, а добродетель трудится сыскать. По сей причине она у эллинов и римлян мужеством и крепостию зовется[132] – вот и левое. Без сих крыльев никоим образом нельзя выбраться и взлететь к благополучию. Премудрость – как остродальнозрительный орлиный глаз, а добродетель – как мужественные руки с легкими оленьими ногами. Сие Божественное супружество живо изображено сею басенкою.

Яков. Ты из уст моих вырвал ее. Конечно, она о двух путниках – безногом и слепом.[133]

Григорий. Ты, конечно, в мысль мою попал.

Афанасий. Расскажи же пообстоятельнее.

Григорий. Путник, обходя разные земли и государства, лишился ног. Тут пришло ему на мысль возвратиться в дом к отцу своему, куда он, опираясь руками, с превеликим трудом продолжал обратный путь свой. Наконец, доползши до горы, с которой виден уже был ему и дом отца его, лишился совсем и рук. Отсель живое око его взирало с веселою жадностью через реки, леса, стремнины, через пирамидных гор верхушки на блистающий издали замок, который был домом отца его и всей миролюбивой семьи, конец и венец всех подорожных трудов. Но то беда, что наш Обсерватор ни рук, ни ног действительных не имеет, а только мучится, как евангельский богач, смотря на Лазаря.