Пропавшая дочь - Адам Нэвилл

Кожа покрылась мурашками, поскольку кроме нижнего белья на нем ничего не было. Верхнюю одежду с него стянули, а оставшуюся срезали, как он догадался, с помощью ножей. Действовали они быстро и непринужденно, будто проделывали такое уже раньше, своими жесткими пальцами хватали людей, как рыбу, бьющуюся на холодной плитке.

За то время, пока его несли с террасы, шок от мощного электрического разряда постепенно прошел. Хотя вся спина от ягодиц до плеч, казалось, представляла собой сплошной синяк. Если он останется в живых, в ближайшие дни его тело ждут страшные боли.

Как только он был связан, шаги удалились, и дверь закрылась.

Попытка пошевелить руками и ногами вызвала боль. Одна нога уже теряла чувствительность, настолько крепко она была привязана.

Это не было делом рук частной охраны. Это были они, «Короли». Об этом говорили черный мешок и его связанное тело. Какие-то из припаркованных машин, которые он заметил, должно быть, принадлежали им. Наверняка они ждали его дилетантских попыток проникновения. Он знал, что будет дальше. Остатками рассудка подумал о Джине. Снова увидел перед собой его окровавленные плечи, знакомое лицо, запрокидывающуюся и падающую голову.

– О боже, – прошептал он, обращаясь к самому себе и к пустому, холодному пространству, окружавшему его.

Из одной черноты в другую. Вот и все. Вот и все, что будет. Нет никакого послесмертия.

Затем он подумал о Пенни и расплакался от полного разочарования. Попытался подавить холодное и безжалостное отчаяние, которое давило ему на сердце, как мешок с сырым песком. Его дочь жива и по-прежнему живет со своей похитительницей, а он не смог спасти ее. Не смог вернуть свою плоть и кровь.

Чтобы усилить свои муки, он вспомнил насмешливые слова Олега, когда тот требовал дозу. Этот негодяй сказал что-то о том, что она никогда не узнает своего отца, что он умрет на том заборе. Но он преодолел забор и добрался до двери – лишь это был его удел и время, отведенное ему в ее присутствии. На мгновение он возник перед ней в виде грязного монстра в маске, и теперь они победили.

Он был так близко к ней. Их разделяла лишь тонкая стеклянная панель, жестокая прозрачная преграда. Он снова увидел ее маленькое испуганное лицо. Увидел, как она спешит прочь, крошечная фигурка в розовом, с растрепанными волосами, убегает от своего отца, который два года, кажущиеся теперь вечностью, шел через ад, мерзкий и абсолютный, чтобы спасти ее. Это был последний раз, когда она видела своего отца. Ему хотелось умереть, вместо того чтобы и дальше терпеть осознание всего этого.

Нечто, похожее на стон или даже на лай, вырвалось из недр его утробы и обожгло горло. Этот звук также напоминал мычание животного перед смертью на скотобойне. Но в этом чуждом его ушам звуке слышались отголоски глубочайшей скорби; той, которой не требовались слова, чтобы передать свое послание. Теперь, когда все было решено, человек и все, что он собой представлял, становился всего лишь животным, ослабленным страхом, ожидающим смерти и переживающим ужас этого откровения. Миллиарды уже поняли это. Еще нескольким миллиардам предстоит понять. Таковы были его мысли.

Нет никакой расплаты для зла. Нет справедливости для обиженных. Но в этом есть смысл. Олег заблуждался, поскольку жизнь все чаще становилась триумфальной прерогативой для недобросовестных, эгоистичных, ненасытных и кровожадных преступников. Они уже предъявили свои права на все ценное, что было в его мире, во всем мире. Их воля стала единственным значимым смыслом.

После того как одна перетянутая стяжкой нога потеряла чувствительность, дверная ручка повернулась. Сквозь жаркую тьму мешка на голове он услышал, как кто-то медленно вошел в комнату. Осторожно приблизился к нему.

Отец вздрогнул, когда шаги остановились возле стула. Сжал челюсть в ожидании удара, но шнурок, которым был завязан на шее мешок, вдруг ослабился. Сквозь едкий смрад прилегающей к лицу ткани проник запах резины. Зловонный кляп был убран, и Отец заморгал от яркого желтого света гаражной лампы. Перед лицом у него появились сухие белые руки, пахнущие антибактериальной резиной, и быстро натянули ему на лицо хирургическую маску.

Отец посмотрел вверх и увидел голову маленького человечка, чье лицо тоже было скрыто маской, а глаза защищены очками. Ему удалось разглядеть, что у человечка короткие черные волосы, карие глаза, а растянутая маска выдавала пухлые щеки. И из этих глаз никогда не исчезало выражение отрешенного удовольствия, будто их хозяин сдерживал веселье, которое испытывал при виде того, что находится перед ним. Все же было достаточно оснований предполагать, что ухоженность и аккуратность являлись естественным состоянием этого человека. Несмотря на халат, пижаму и растрепанные волосы, его ночная одежда была дорогой, а кончики взъерошенных волос аккуратно пострижены. Сквозь полупрозрачные перчатки было видно, что ногти на руке, которая мягко, хотя и небрежно приподняла ему подбородок, были наманикюрены.

– Невероятно, – произнес наконец человечек.

Нахальные пальцы исчезли с подбородка Отца. Незнакомец отошел от стула на некоторое расстояние. Извлек из глубокого кармана флакон с антисептиком и побрызгал из него на руки в перчатках. Выражение глаз у человечка изменилось и стало настороженным и расчетливым, с легкой примесью неприязни, будто Отец проявлял признаки какого-то заражения.

– Моя дочь… – произнес Отец. Больше ему нечего было добавить.

Человечек приподнял бровь.

– Я пришел сюда не для того, чтобы участвовать в сложных дискуссиях о праве собственности. Она появилась здесь еще до меня, но могу вас заверить, девочку, которую вы знали под именем Пенни, мы оба очень любим. Она счастлива и чувствует себя прекрасно. Ей очень повезло. Хотя, по иронии судьбы, ее истинное происхождение было открыто мне недавно. Фактически, я узнал об этом несколько дней назад. Я всегда знал ее под именем Ясмин. Ясмин она и останется.

Отец подозревал, что человечек в маске улыбается.

– Это нелегко переварить. Тут мы с вами похожи. Полагаю, вы лишь недавно узнали, где она находится и что она вообще жива. Хотя сомневаюсь, что вы потратили много времени на дорогу сюда.

Человечек вытащил из боковой части гаража садовое кресло и устроился поудобнее.

– Хотя у меня не было много времени, чтобы усвоить то, что Карен сделала два года назад, и то, кем вы являетесь на самом деле, это не изменило моих чувств ни к моей невесте, ни к моей приемной дочери. Вовсе нет. Я воодушевлен этим. – Человечек снова улыбнулся, довольный собой, своим преимуществом, тем, что это не его привязали к старому кованому стулу, и тем, что это не у него одна нога то ли багровая, то ли совершенно белая: Отец слишком боялся смотреть туда.

Его охватило отчаянное разочарование, что он был уже так близко к цели. Тлеющие угли в его животе, казалось, вспыхнули огнем, и он попробовал было разорвать узы, но потом сделал вдох и снова успокоился. От возобновившейся боли в лодыжках из глаз потекли слезы.