Любовники в заснеженном саду - Виктория Платова

Вот хрень. Оказывается, я давно ждала этого вопроса. Я давноего ждала, чтобы сказать себе, что влюблена в проклятый благословенный «Debestiis et aliis rebus».

В сто двадцать три миниатюры, тисненые опавшим за веказолотом, такие теплые, такие живые, так много нашептавшие мне на ухо… Только кним я могла возвращаться, как в дом, только с ними мне не было скучно и былопокойно. Только в них я открывала все новые и новые грани, как открываютродинки и шрамы на теле любимых людей. Черт…

Извращение.

Черт. Извращение почище скандального «Таис». И сказать обэтом никому нельзя. И сочувствующих не найдешь…

— Мне нравится твой саксофон…

— А я… Я тебе не нравлюсь?

— Да. Ты тоже мне нравишься…

— Esta bien hecho… Вот и отлично…

Если сейчас он приблизит ко мне свои обрамленные щетинойгубы, придется треснуть его по башке русско-испанским разговорником. Конечно,бестиарий выглядит куда внушительнее, чем легкий, как перо, «RUSO-ESPANOL», иудар получился бы ощутимым, но продавать бестиарий мне нельзя, ни при какомраскладе…

— Можно тебя поцеловать? — Ангел выпустил дымпрямо мне в лицо. Не очень-то вежливо с его стороны, не очень-то вежливо.

— Не думаю, что это хорошая идея…

— А мне она кажется вполне сносной.

— А мне — нет…

Интересно, сколько мы будем препираться прежде, чем Ангелрешит, что пора переходить к более радикальным действиям?.. Но он по-прежнемукурит свою марихуану и лениво разглядывает меня, ощупывает меня, снимает с менякожу как какую-нибудь прогорклую кружевную комбинацию. Настоящий джазмен,нехотя торчащий на игле, как и все его великие, спрятанные в недрах саксофона…

— Может быть, нам попробовать втроем? — спрашиваетон.

— Втроем?

— Ну да…

Эта идея, такая простая, что на нее и обижаться грех,застает меня врасплох. Заявленьице, м-да… Как раз в духе Динкиныхакробатических этюдов на кухонных столах.

— Сам придумал или Динка надоумила? — не очень-товежливо осведомляюсь я.

— Зачем? Это просто… предложение… не думаю, что онабудет возражать.

— Она, может, и нет… А я…

— А ты?

— Отсоси у своего пса. — Чертова Динка, два годане прошли даром, теперь я понимаю это. Динка и Динкины штучки, которые я всегдатак ненавидела, въелись в меня, как соль в ладони.

— Отсоси? — Ангел напрягается. — Что этозначит?

— Отсоси — это значит отсоси. Сделай ему минет…

Проклятие.

— Что значит «минет»?

Очевидно, русская жена Пабло-Иманола была приличнымчеловеком, ненормативную лексику не использовала, предпочитая дешевым матамцитаты из пионерских речевок и Афанасия Афанасьевича Фета.

— Ладно, проехали, — примирительно говорюя. — Забудь.

— Ты так и не ответила.

— Разве? Я не буду с вами спать. Спите друг с другом…

Но он все-таки меня поцеловал. Стоило мне на секундуослабить бдительность и закашляться от дыма, который Ангел с завидным упорствомвыпускал мне в лицо. А перед этим довольно ощутимо прошелся по нам с Динкой.

— Вы очень странные русские…

— Да? Что, совсем не похожи на твою русскую жену?

Сейчас-то он и выскажется.

— Похожи… Я всегда общался с сумасшедшими… Сумасшедшимирусскими. С сумасшедшими русскими chiquillas [28]…

— Ну, значит, тогда пора перестать удивляться…

— Я не удивляюсь. Я понимаю…

— Что понимаешь?

— Что по-другому не получится…

Похоже, он обкурился. Похоже, это не первый его косячок,вытащенный из портсигара. Или его русский недостаточно хорош, чтобы доносить доменя странный смысл наспех сколоченных фраз. Но продираться к смыслу у меня нетникакого желания. И-ех… Ангел-Ангел… Mio costoso… Hе пошел бы ты отсюда, Господи,прости…

— Вы маленькие сучки, — наконец говорит он. Безвсякой, впрочем, злобы. И даже с симпатией. — Похотливые маленькие сучки…

Ого, «похотливые маленькие сучки» — довольно сложноелингвистическое построение, как раз в духе нашего сайта в Интернете, на пикеславы, тогда нас только ленивый не пинал… И все боготворили… «Похотливыемаленькие сучки» — один из эпитетов, намертво приставших к «Таис». Значит, егожена потчевала Ангела не только А. А Фетом. Значит, Ангел периодическинаставлял ей рога с «похотливыми маленькими сучками». Такими, как Динка, —страстными и беспечными, созданными для бесконечного джиз-за. Для бесконечныхимпровизаций на тему джиз-за. «Похотливые маленькие сучки» даже заставляют меняулыбнуться.

— Разве я давала повод? — Я ловлю себя на том, чтомне нравится дерзить Ангелу. Хотя он в любой момент может безнаказанно съездитьмне по роже.

Глаза Ангела вдруг приближаются ко мне, зависают надо мной,останавливаются на уровне переносицы, отчего у меня сразу начинает ломить ввисках. Пожалуй, не только Ленчик похож на Сциталиса. Полку нестерпимыхползучих гадов прибыло.

— Ты? Еще больше, чем она…

— Чем она? — непослушными губами шепчу я.

— Чем она… — Ангел поднимает глаза к потолку, чтоскорее всего должно означать спящую (спящую ли?) в его кровати Динку.

А потом снова переводит взгляд на меня: так они и скользят,его глаза, то приближаясь, то удаляясь, раскачиваясь, как качели, героин скокаином в обнимку, «red rum», Динка как-то пробовала и сказала мне, что этоофигительно впирает, — еще пара таких раскачиваний, и они сомнут меня. «Я— еще больше, чем она». Чтобы ляпнуть это, нужно иметь достаточно вескиеоснования. Нужно знать о моих тайных страстях. Не правильных страстях. А что,если Ангел пронюхал о моих играх с бестиарием? Что, если он вообще пронюхал обестиарии?

Или всегда знал о нем?

Я закрываю глаза, и в этот самый момент Паб-ло-Иманол целуетменя. Терпкими и плывущими от травы губами.

Это — мой первый поцелуй.

Первый поцелуй.

Почти первый.

Но он так же бесполезен, так же не нужен, как и слюнявыйпоцелуй давно забытого одноклассника Стана — двухлетней давности.

Губы Ангела не волнуют меня нисколько. Они тычутся в моисобственные, деревянные, запертые на висячий замок губы. Ничего тебе не обломится,дружок.

Ничего.

— Сучка, — шепчут его губы моим губам.

Мне все равно. Мне тотально все равно. Мне настолько всеравно, что я даже не отстраняюсь. Даже если он сейчас начнет раздевать меня,снимать футболку и джинсы, даже тогда я не пошевелюсь. Ангел не вызывает у меняникаких чувств. Даже голозадые осовиахимовцы с картины Дейнеки «Будущиелетчики», этот смутный объект моей мастурбации, — даже они вдохновлялименя больше.