Султан Луны и Звезд - Том Арден

— Эй! — крикнул Боб, сам не понимая зачем — словно бы жертвой несправедливости стал мальчишка, а не старуха.

И тут он ахнул.

Толстенное пузо принадлежало Эли Оли Али. Жирный коротышка не без труда пробирался сквозь толпу, пытаясь провести ближе к помосту несколько рабынь, предназначенных для продажи. Боб узнал девушек из племени ба-ба. Но прошлой ночью их было три. Теперь же к ним прибавилась четвертая, но она разительно отличалась от обнаженных чернокожих спутниц. Девушки ба-ба, похоже, давно покорились судьбе и смиренно сносили и ругань надсмотрщика-работорговца, и удары его хлыста, и щипки и шлепки зевак. А новая девушка, скованная цепями, извивалась, — брыкалась и дерзко кричала. Но мало того. Девушка была белокожая, и на ней было зеленое платье.

— Подожди! — Полти, напрочь забыв о приличиях, схватил визиря за плечо. — Хасем, о какой девчонке ты говоришь?

Визирь округлил глаза.

— О девчонке с корабля. Она, наверное, корабельная шлюха. Ты же обещал: все, что можно унести с судна, — наше, так ведь?

Визирь снова предпринял попытку уйти, но Полти не отпустил его.

— Как она выглядит?

— А ты думаешь, как? Уж конечно, не как одна из ваших эджландских розочек! Дай вспомнить... Длинные, темные волосы.

Полти стукнул себя по лбу.

— Ну, конечно! Эта сучка, она убежала вместе с бастардом! Хасем, она нужна мне!

— Сначала — мальчишка, теперь — девчонка! Ты и с теми и с другими балуешься, или пока не решил?

— Хасем, где она?

— Я отдал ее содержательнице Дворца Женщин, само собой. Оману не нужна белокожая девица во дворце. Думаю, нынче же вечером ее продадут на рыночной площади во время Кровавых Торгов.

Полти окаменел.

— Кровавых Торгов?

— Вопросы, одни вопросы! Ты совсем не знаком с нашими обычаями, как я погляжу. Сначала кровь, потом торги. Рабы, купленные после публичной казни, ценятся особо, а ты не знал? Они ценятся вдвойне, если на этот день приходится Откровение калифа — появление принцессы перед народом. Думаю, эта белокоженькая уйдет за хорошие денежки. Я не любитель белокожих женщин, но некоторым они нравятся, так я слышал. Ну а теперь позволь...

— Хасем, мне нужна эта девушка!

Чаша терпения визиря переполнилась. Он резко вырвал руку, еще раз сказал Полти о том, что девушка будет продана, и решительным шагом удалился.

Тем временем Боб пробрался к другу сквозь толпу придворных.

— Полти, пожалуй, тебе стоит кое о чем узнать...

Но в это мгновение послышался звон колоколов, и все вокруг сразу изменилось. Сначала донесся звук, похожий на раскат грома, а в следующий миг все унанги — и на галерее, и на рыночной площади — простерлись ниц.

Все стихло. Звучали только приглушенные молитвы.

— Ах, Хасем, что тебя задержало? Ты не молился ли, часом?

— Ты шутишь, Оман? Девушка на месте?

— Конечно! Перед зеркалом.

— Она неподвижна?

— Да. А теперь скорее, Хасем, займи свое место.

Визирь занял подобающее место рядом с троном. Солнце жарко палило даже через опущенный занавес. Внутри ложи калифа царил тусклый алый сумрак. Снизу доносились заунывные голоса молящихся.

— Ненавижу это бормотание.

— Поправь маску.

— Что ты сказал?

— У тебя маска съехала.

До окончания Поклонения остались считанные мгновения. Полотнища занавеса медленно разъехались в стороны. Когда правоверные почитатели Терона поднялись с земли, они все как один устремили взоры на своего разодетого в пух и прах владыку, лицо которого пряталось за золотой маской в форме расправленных крыльев птицы. Немилосердно потея под тяжелой маской и щурясь от яркого солнца, толстяк-коротышка приветственно воздел руки.

С галереи послышались учтивые аплодисменты.

Рыночная площадь огласилась дружным ревом толпы.

— Вечно гадаю: то ли они восхваляют меня, то ли проклинают, — пожаловался визирю калиф.

— Конечно же, они проклинают тебя, Оман. Они воют, а не радуются.

— Неужели они так нас ненавидят?

— А разве ты не знаешь, как они тебя называют? Они называют тебя слюнтяем. И ленивцем. И беспомощной куклой.

— Куклой?!

— Ведь мы в ежовых рукавицах у твоего братца, не так ли? И честно говоря, Оман, я не вижу, как может быть иначе. Ты бы желал править этим халифатом без помощи империи? Жемчужина Побережья, право слово! Сколько завистливых глаз обратили бы к нам взоры, если бы у кого-то возникло хоть малейшее подозрение в нашей слабости! То были бы взоры венайцев. И взоры эджландцев, если бы мы дерзнули повздорить с ними. И давай не будем забывать об уабинах.

Калиф вздохнул.

— Сними покров.

Торжественным, величавым шагом визирь прошествовал к помосту, на котором стояло нечто вроде двери или ширмы в раме из чеканного серебра. С площади и даже с галереи на эту раму невозможно было смотреть не щурясь — так ярко она сверкала.

На самом же деле в раму было заключено зеркало, накрытое полотнищем ткани. Визирь сорвал с зеркала покров, и принцесса сделала шаг вперед.

На этот раз с площади не послышалось ни единого звука. Появление принцессы толпа встретила безмолвием, которое нарушали лишь тишайшие вздохи. Вероятно, в этой стране, где высокопоставленные женщины вообще редко появлялись на людях, да и то только в тяжелых одеждах и чадрах, зрелище девушки в легком, почти прозрачном платье могло шокировать народ, но в этом было большее, нечто намного большее. Стоны и вздохи при взгляде на другую женщину могли бы быть наполнены страстью, желанием, но в отношении людей к этой девушке не было ничего низменного, земного. Не сбылись ли молитвы, которые отзвучали всего несколько мгновений назад? Как зачарованные, подданные калифа не в силах были оторвать глаз от прекрасного видения.

Потом стал слышен шепот.

— Не богиня ли она?

— Богиня на земле!

— Правда ли, что скоро она должна выйти замуж?

— За сына султана...

— Род Пророка...

— Она станет султаншей...

— Продолжит Род Пророка...

— Вот благодать-то для нас настанет!

Повсюду люди шептали примерно одинаковые слова. А в ложе калифа звучали совсем другие речи. Калиф с тоской смотрел на свою ослепительно прекрасную дочь. Наконец он устремил еще более тоскливый взгляд на простолюдинов под балконом.

Он вздохнул.

— Можно ли уже приступить к казни?

— Еще несколько мгновений, Оман. Пусть наглядятся.