Проклятие ульфхеднара - Елена Счастная

Кто-то из воинов за спиной недоверчиво хмыкнул. И понять сомнение многих вполне можно было: кто, предавший ствоего хёвдинга один раз и второй, не предаст его и в третий, решив, что на другой стороне ему безопаснее и выгодней? Но сейчас некем было заменить погибших. Хотя бы поначалу, а нужно пополнить войско, а там уж во все глаза смотреть, кабы не случилось нового поворота в их верности.

— Хорошо. Ты и остальные выжившие пойдёте с нами дальше, — Ингольв совсем убрал меч в ножны. — Но если я хоть краем глаза замечу, что ты снова на сторону Хакона или Фадира надумал переметнуться, то на куски порублю. Собственными руками.

Харальд руками развёл и снова поднял меч.

— Не от хорошей жизни мы в хирды конунгам идём. После смерти твоего отца пришлось лучшей доли искать. И жить всем, как ни крути, хочется. Но если Скодубрюнне снова за тобой останется, я только рад буду.

— Радоваться будем на пиру после битвы. Или в Вальгалле, если не повезёт, — остудил Ингольв его пыл. — Идите на корабль ярла Хаки. Там для вас теперь найдётся место.

Выжившие один за другим перебрались на “Коня Ньёрда”: там полегло больше всего воинов. Поначалу проверили, не довелось ли пострадать Асвейг и Диссельв: самому ценному грузу, который нужно было доставить до берега. Девушки оказались целы, только напугались, конечно. Особенно Ясноокая: ей-то таких сражений воочию видеть ещё не приходилось. После отвязали драккары, площадка распалась, и скоро все выстроились шеренгой, насколько хватало ширины фьорда. Задержка, что случилась так неожиданно и некстати, теперь больше раздражала Ингольва, хоть по-прежнему они должны были успеть к Сумарсдагу вовремя. Но оставшийся до стоянки день прошёл спокойно. Девушки сразу взялись перевязывать раны воинов, но таких оказалось не слишком много. Можно сказать, и повезло, если не вспоминать, сколько погибло их в и без того малом войске.

О восставшем из морских недр змее никто старался не говорить, даже в то время, когда ветер подхватывал суда и не нужно было грести. Но на Блефиди все поглядывали теперь с гораздо большим уважением, а кто-то и опаской. Только ромей, похоже, совсем смирившись с нежданно свалившейся на него силой, хранил завидное спокойствие и отстранённость. Любопытство окружающих будто совсем его не тревожило. И это очень беспокоило. Словно он совсем потерял интерес к жизни и тому, что творится вокруг. Оставалось только надеяться, что схватка снова заставит бурлить кровь в его венах и прояснит разум.

На следующий день ветер внезапно стих, наигравшись и нагнав на небо облаков. Дождя не было, но всё равно приходилось туго: совсем-то уж в штиль. Приходилось постоянно грести, а это выматывало даже натренированных. Но к счастью, скоро показались за изгибом берега очертания Скодубрюнне. Там вовсю горели костры: значит, праздник уже начинался. Из-за низкой осадки драккаров их ещё нескоро увидят с берега. А потому Ингольв, ссадив Асвейг и ближников на “Коня Ньёрда”, повёл “Бурую волн” в сторону, к пологому ущелью между гор. Остальные пошли дальше и затаились в другом месте: позже, когда будет подан знак, им придётся высадиться на берег и внести смятение в ряды скодбрюннцев. Но не раньше, чем Ингольв с воинами доберётся до храма.

Они оставили судно на приколе и высадились. Знакомой с детства тропой пошли вглубь леса: то светлого из-за березняка, пропахшего не так давно двинувшимся по ветвям соком, то тёмным — из-за сосен и ясеней, уже покрытых набухшими почками. Диссельв мужчин ничуть не задерживала, шла наравне с ними, словно наполняла её некая особая решимость остановить бесчинства отца и братьев. Идти не пришлось долго: скоро послышался негромкий гомон голосов у храма, а стоило подобраться ближе: завиднелись среди стволов истлевшие останки старых жертв, принесённых в роще.

Тут тоже горели костры, между них мелькали отдельные фигуры людей, которые заканчивали последние приготовления к жертвоприношению. И в груди холодело от одной только мысли, кого нынче для этого приведут туда, где пролилось за все годы столько крови. Дор сих пор не верилось.

Как только появились на тропинке первые люди из поместья, Ингольв отправил одного воина подать сигнал другим кораблям о том, что пора наступать. Неспешное шествие приближалось к храму, стены которого играли бронзой в отсветах огней. Звучала тихая песня.

Впереди всей вереницы рядом с сыновьями шёл и Фадир. Почётный гость и союзник молодому конунгу. Ингольв так и подался вперёд, когда увидел, что позади них кто-то из мужчин несёт завороженно озирающегося кругом Одди. Конечно, мальчик не понимал, какая судьба ему уготована, а потому вёл себя спокойно, укачанный размеренными шагами.

— Держись, — шепнул кто-то за спиной, понимая его напряжение.

— Это твой сын? — тихо спросила Диссельв, указывая взглядом на ребёнка.

Он кивнул, стискивая рукоять меча. Ни единого слова не хотело рождаться в горле. Да и вести себя нужно потише.

Не успели ещё празднующие дойти до дверей храма, как вернулся воин, что послал горящую стрелу, как знак другим выдвигаться к берегу. Ингольв махнул рукой сыну Кнута Датчанина — Льюву, чтобы шёл за ним, взял за локоть Диссельв и вывел на тропу, когда последние люди приблизились к храму. Остальные остались в укрытии, ожидая, когда можно будет показаться и им тоже, не для того чтобы напасть — ведь в священной роще запрещено любое кровопролитие, кроме жертвенного — а просто поддержать одним своим видом.

Никто поначалу не заметил появления незваных гостей. Но вдруг Фадир, хоть на тропу и не смотрел, резко развернулся, будто почувствовал, и вперился в Ингольва, а после только увидел дочь. Не успели ему, видно, донести подручные о том, что Диссельв уехала оттуда, где ей быть предназначалось. Неизвестно, что он почувствовал в этот миг, как узнал её. Стало ли ему так же жутко и пусто внутри, как Ингольву, когда он проведал о пропаже Одди. Но то, что его лицо вмиг лишилось краски, было видно и в сумраке наступающего вечера.

— Здравствуй, Фадир Железное Копьё.

Ингольв подошёл ещё ближе, уже привлекая недоуменное внимание людей. Они перешёптывались и вертели головами, выглядывали из-за спин друг друга, чтобы своими глазами увидеть, что конунга Гокстада наконец настигло возмездие. Хакон растолкал окруживших его мужчин, выходя вперёд. Но лицо его осталось совершенно спокойным. Пожалуй, Фадир вырастил сына гораздо достойнее себя. Жаль только, что и его убить придётся тоже. А уж двоих других — и вовсе можно за радость счесть.

— Я не буду желать тебе ни здравия, ни того, чтобы ты оставался целым, Ингольв, — глухо заговорил Железное Копьё, вставая рядом с Хаконом. — Уж не обессудь.

— Я понимаю тебя, — согласился тот, крепче сжимая руку Диссельв, которая стала вдруг ледяной. — Но может хоть дочери своей пожелаешь? Она-то, кажется, ни в чём не виновата перед тобой. Как и мой сын, которого ты задумал принесть в жертву богам этой ночью.

— И ты пришёл обменять его? — Фадир криво усмехнулся. — Рунвид сказала мне, что только принесение в жертву незаконного сына бастарда остановит Рагнарёк. Пойдёшь против воли богов? Против судьбы, что сплетена давным-давно?