Post-scriptum (1982-2013) - Джейн Биркин

Би нашла одно письмо сегодня в Инверна-Корте. Это случилось в 8 утра, она стала задыхаться, словно напала на золотую пыль, и в какой-то мере так оно и было. Это было ее собственное письмо Анно, полное подбадривающих слов, беспокойства по поводу его связи с Л., наркотиков и ее страхов. Он ответил ей, что нужно оставить его в покое, отпустить, что он обрел жизненный путь, пусть опасный, но для него сродни раю, и что он не может свернуть с этого пути, даже ради нее, даже если это убьет его. Он заверял ее в своей любви и благословлял за то, что она поняла его, он знал, что она поймет, ведь она любила его сумасбродного отца. Это была его жизнь, и он жил ею, привлеченный исходящим от нее светом. И Би сказала: должно быть, я романтик, раз я могу пережить все это, значит, могу жить в воображаемом мире, и нет надобности спускаться на землю. В этом она вся. Ее устремленность ввысь. Таксист рассказывал ей о своих двоих сыновьях, она не призналась ему, что потеряла своего, а говорила о Неде, и тот дал ей адрес преподавателя карате.

Поехали на рынок за серебряной березой, the Anno tree[250]. Пока Ройзен укладывала деревце в машину, по радио стали передавать песню «Я пришел сказать тебе, что ухожу», пел Серджио. Би всплакнула от красоты такого подарка – этой песни. В эту минуту Серж был с нами в Нормандии, мы отправились с деревцем к небольшому коттеджу Би, который так похож на свою хозяйку: он стоит на берегу речушки, где Бен и Шарлотта играли, недалеко от озера, где Бен плавал на плечах Анно, – коттеджу, спокойному и скромному, с видом на округу, которого никому не отнять, с таким богатым освещением, какое есть только в Нормандии. Коровы цвета сливок невозмутимо взирали на то, как мы руками роем землю. Когда Би будет лежать на кровати, ей будет видно дерево Анно, а когда-нибудь оно защитит ее и от солнечных лучей.

2002

Февраль

Ан-Мари Рассам была женой актера и режиссера Клода Берри, эта совершенно особенная и чокнутая особа с гениальными идеями была источником вдохновения «Старика и ребенка», и ей же пришло в голову пригласить Джо Даллессандро в фильм «Я тебя люблю… Я тебя тоже нет», как и пригласить меня в фильм «Блудная дочь» Жака Дуайона. Клод Берри был продюсером фильма Ивана «Моя жена – актриса» и очень близким и ему, и Шарлотте человеком.

* * *

Присутствовала на похоронах Жюльена Рассама вместе с Шарлоттой и Иваном, общение с ними благотворно подействовало на меня. Такая невыразимая тоска охватила меня при виде Поля Рассама, который схоронил всех членов своей семьи, не передать словами. Ухватила за рукав Гийома Депардьё, одетого в какой-то женский черный плащ, с волосами, собранными в конский хвост. Назвала ему номера, по которым он может позвонить Кейт. Думаю, он понял, на что я намекала, это было так грустно. Возможно, однажды ему больше повезет. Жюльен всегда обладал такой притягательной силой, он был наделен всем сумасбродством и очарованием своей мамочки, которая отныне покоится вместе с ним на кладбище.

Господи помилуй, принцесса Маргарет умерла!

* * *

Без даты

Душечка Шарлотта одолжила мне Бена, у которого вши. Это было наслаждение. О, какая сказочная эскапада в кафе в полночь, когда он потребовал мороженого. Он был само очарование, и все утомленные работой старые официанты за стойкой, подперев голову руками, слушали, что он им плетет. Мы с Беном подумали, что было бы классно поиграть в пиратов на обратном пути, прыгая на всех лестницах и подоконниках на площади Фюрстенберг – мы были под впечатлением от гунна Аттилы, фильм о котором посмотрели как раз перед тем, как отправиться за мороженым. Как же я люблю, когда он со мной, он обожает Дору, рядом с его кроваткой стоит ее снимок, как у других изображение Иисуса. И у маленького сына Лу будет компаньон по играм.

Как бы мне хотелось, чтобы Шарлотта зачала еще одного ребенка. Она вернулась в Академию изящных искусств, но все, чего она по-настоящему желает, – это ребенок. Я должна быть там, завтра утром у меня передача на телевидении, а потом репетиции «Арабески» для «Одеона» за городом. Слава богу, у меня есть Филипп Леришом, на которого я полностью полагаюсь. Я в хороших руках.

Бедняга Хенрик[251] скончался. Я так сочувствую маме. Думаю, она всплакнула, они были одного возраста, он ей очень дорог, для нее это, должно быть, тяжелый удар.

И, как сказал Жан[252]:

«Смерть Анно – это нечто чудовищное, но смерть твоей матери и даже наши смерти будут всего лишь банальностями».

Я размышляю о банальности того, что скоро предстоит маме, и мне делается страшно.

* * *

Ланнилис

Море хлынуло через стену. И образовался самый красивый вид, какой только может существовать на свете. Мы с Дорой пускаемся вплавь, отдавшись на волю волн, бегаем голыми. Обедаем в 18 часов, как бельгийцы, на закате.

А вчера все было иначе. Мы с Дорой в этот час бежали за поездом. От усталости я потеряла сознание после обеда с Габриэль. У нас обеих было впечатление, что из нас вышла вся кровь. Даже наш метрдотель забеспокоился. Габ отправилась к дантисту, а я вернулась домой в слезах, после чего уселась на чемодан в ожидании такси; любое усилие давалось мне с трудом. Я основательно вымыла кухню в 7 ч. 30 мин., готовясь к завтраку с Де Бюретелем и представителем фирмы звукозаписи Virgin/Capitol. Поставила на стол цветы, тосты, подкрасилась, чтобы быть ослепительной и выглядеть оживленной, готовой выслушивать комплименты и предложения; для меня это перебор. Намерение поставить «Love letters» («Любовные письма»)[253] с треском провалилось, о фильме Бонди и речи не идет. И впрямь, как они могли не понимать, что права им не светят, после того как они так долго нам надоедали, а я лично не давала покоя Сушону, требуя, чтобы мы вместе снялись в этом фильме.

* * *

Поскольку на фильме Бонди и на «Любовных письмах» для меня поставлен крест, у меня вдруг образовалось два свободных месяца, и вот как-то раз я взяла и отправилась в «Одеон» посмотреть на Эрика Барта – он был директором, и он мне сказал, что у него в репертуаре дыра, а