Принц-странник - Виктория Холт

— Очевидно, он забыл спросить меня об этом при последней встрече.

— Очевидно, мадам, — сказала Монталэ. Они все знают, поняла Генриетта. Они все знают о моей любви к королю. И они теперь знают, что он пренебрег мной ради какой-то фрейлины.

У Тюильри остановилась коляска. От нее отделился человек в длинном плаще с капюшоном, он вел за руку съежившуюся девушку. Человек потребовал аудиенции у мадам. Кто-то из лакеев возмутился, что случайный прохожий смеет нарушать покой Тюильри в такой час, да еще требует встречи с герцогиней Орлеанской.

Но тут капюшон был сброшен, и лакеи повалились на колени. К мадам тотчас послали, чтобы передать: к ней идет король. Когда Генриетта вошла в гостиную, там уже был Людовик, а в сгорбившемся жалком создании рядом с ним она узнала Ла Вальер.

Людовик, отставив церемонии, остановил Генриетту, когда та собралась встать на колено. Взяв ее руку, он проникновенно посмотрел в глаза хозяйки.

— Я отыскал нашу малышку мадемуазель де Ла Вальер, — сказал он. — Она пряталась в одном из монастырей неподалеку от Сен-Клу. Бедное дитя! Она была просто убита. Я знаю, вы мне поможете, Генриетта.

— Я?.. Я помогу вам, ваше величество.

— Прошу вас взять ее обратно в услужение. Я хочу, чтобы дело обстояло так, будто никакого побега не было и в помине.

Он повернулся к Ла Вальер, и у Генриетты заныло сердце при виде той нежности, которой осветилось его лицо. Людовик был предельно искренен. Он не способен на обман. Он не мог скрыть своей влюбленности в эту девушку.

«Это невыносимо, — подумала Генриетта. — Неужели он не понимает? Неужели он и в самом деле такой ограниченный, каким иногда кажется?»

— Ваше величество, — сказала она, пытаясь сохранить сдержанность и говорить спокойно. — Я не могу взять эту девушку назад. Она призналась, что замешана в любовной интриге с высокопоставленной особой двора.

— Это не ее вина, — сказал Людовик.

— Ваше величество, я не поверю, что она стала жертвой изнасилования.

Лицо Людовика исказилось болью. Он любил Генриетту, она для него не просто женщина, а само совершенство. Если бы она стала его женой, он не желал бы ничего большего в жизни. Но она — жена брата, и между ними не может быть любви того рода, которая так остро необходима ему. Их глаза встретились.

— Пойми меня, Генриетта. Я люблю тебя. Наши отношения совершенно особого порядка, их ни с чем нельзя сравнить. Ты — моя любовь. А все мои дела с этой девочкой — это ничто… Это произошло сегодня, и забудется завтра. Но я привязан к ней. Она такая маленькая и беспомощная. Я соблазнил ее, и я не могу бросить ее на произвол судьбы.

Бедный Людовик! Он так искренен, он так полон желания поступать правильно. «Помоги мне, Генриетта! — молят его глаза. — Прошу тебя, покажи, как велика твоя любовь, приди на помощь в этот нелегкий для меня момент. Все равно наша любовь выше всех этих мелких дрязг!»

«Как я люблю его! — думала Генриетта. — Я люблю его за искренность. Он еще не повзрослел. Наш великий король-солнце — еще дитя».

— Людовик, — прошептала она растерянно. — Людовик…

Он положил руки ей на плечи и мягко поцеловал в щеку. Затем повернулся, и, притянув к себе Ла Вальер, обвил ее рукой.

— Не бойся, моя крошка, — сказал он. — Ты ведь больше не убежишь? Неужели ты рассчитывала спрятаться от своего короля?

Даже теперь, когда он просто смотрел на нее, его желание было очевидно.

Что она может дать ему, чего не могу я? — спрашивала саму себя Генриетта. Ответ был предельно ясен: все, что так необходимо мужчине его темперамента.

— Мадам — достойнейшая и замечательнейшая дама в мире, — говорил Людовик. — Вручаю тебя ее заботам. Она будет любить тебя и заботиться… Ради меня.

— Мое единственное желание — служить вам, ваше величество, — сказала Генриетта.

И она подумала: «Я способна сделать для него даже это! Боже, как же сильно я его люблю!»

Она почти не спала, стала мало есть, ею овладела глубокая апатия.

Мать, навестив ее, пришла в ужас от вида дочери.

— Что случилось, — без обиняков спросила она. — Ты выглядишь бесконечно уставшей, и даже похудела еще больше. И что это за новость: говорят, ты отказываешься от еды? Не надо этого делать, дитя мое. Я вижу, ты нуждаешься в моем присмотре.

Генриетта-Мария встревожилась не на шутку. Она еще не забыла, как буквально разом потеряла сразу троих своих детей.

— Ты так сильно кашляешь? — поразилась она. — Давно ли это?

Генриетта слабо мотнула головой, пытаясь сдержаться, но вид рассерженной матери, скоропалительные упреки, ее раздраженное топанье ногами, острое поблескивание глаз лишили ее остатков самообладания, и она, не пролившая и слезинки в течение этих недель мучений ревности, зарыдала в голос.

И тут же ощутила себя в заботливых материнских объятиях.

Из всех детей Генриетта-Мария больше всего любила младшую дочь. Генриетта стала самой дорогой с тех пор, как была привезена из Англии во Францию и стала католичкой.

— Боже, мама, мама!.. Как бы мне хотелось уехать вместе с тобой и чтобы жить рядом с тобой, как это было раньше. Ты помнишь, как мы зимовали в Лувре, и я лежала в постели, потому что вставать было слишком холодно? О, мама, как бы я хотела вновь стать маленькой девочкой!

— Дорогая моя, хорошая моя, — успокаивала ее королева. — Ты переедешь к маме. Мы будем вместе, и эти руки вновь, как когда-то, будут ухаживать за тобой, и королева, твоя мать, будет прислуживать тебе. Слишком уж много было веселья… слишком много балов, да еще в твоем положении. Но мама все равно будет ухаживать за тобой, моя дорогая. Ты будешь с мамой, и больше ни с кем. Ни с Филиппом, ни с кем другим… Да, моя дорогая?..

— Да, мама, ни с кем, кроме тебя!..

Генриетта-Мария послала за паланкином и перевезла дочь из Сэн-Клу в Тюильри, чтобы ухаживать за ней.

В течение этих недель у Генриетты не было желания видеть кого-либо, кроме матери. Еще она часто думала о Чарлзе. Вторая ее любовь, точнее, первая! Она призывала брата к себе.

Чарлз!.. И Людовик!.. Какие они разные, эти двое мужчин, которых она любила больше остальных. Чарлз — такой зрелый и мудрый, и Людовик — совсем еще мальчишка; Чарлз — безобразный, как Пан, и Людовик — самый красивый мужчина христианской части мира; Чарлз — умный и даже коварный, и Людовик — воплощение наивности. При всем своем величии, мужчина с разумом мальчишки, духовно и морально недозревший ни до своего возраста, ни до своего положения.

Только одно могло бы сделать меня счастливой сейчас, размышляла она. Поездка в Англию. Общение с Чарлзом.

За время болезни он прислал ей несколько писем. Для нее эти исписанные листочки стали бальзамом на ее раны; он единственный смог заставить ее в эти дни рассмеяться.