Как натаскать вашу собаку по философии и разложить по полочкам основные идеи и понятия этой науки - Энтони Макгоуэн

Мы признали, что Бог – это величайшая сущность, которую можно представить, и увидели, что Бог существующий должен быть более великим, чем несуществующий, поэтому Бог должен существовать.

– Ты что, шутишь, да?

– Примерно так выглядит версия, которую впервые выдвинул философ-схоласт Ансельм Кентерберийский (1033–1109). Есть несколько слегка отличающихся вариантов, но все они похожи в том, что существование является частью представления о Боге, подобно тому, как «сумма внутренних углов равна 180°» является частью идеи треугольника.

– Это самая дурацкая идея из тех, о которых ты мне рассказывал. Ты собираешься положить ей конец, правда?

– Она оказалась странно живучей. Хотим мы этого или нет, но эта идея не сдается. Что мне в этом доказательстве нравится – это его абсолютная концептуальность. Оно вообще не затрагивает ничего в мире и опирается лишь на некоторые, кажущиеся безобидными определения, и на то, что вы их признаете. Однако существует несколько подходов к критике этого доказательства. Один из них принадлежит Канту. Он говорил, что доказательство опирается на то, что «существование» просто является одним из предикатов, которые можно приписать субъекту: Бог всемогущ, всеведущ, и он существует. Точно так же вы могли бы сказать, что диван синий, удобный, и он существует, и что «синий», «удобный» и «существование» – все это предикаты, относящиеся к дивану. Но Кант утверждает, что существование просто не является предикатом. Предикат должен что-то добавлять к вашему знанию о субъекте. Однако существование, или бытие, просто говорит вам о том, что нечто существует в реальности. Я не могу принять окончательное решение относительно этого положения, хотя большинство философов согласны с Кантом. Мне кажется, что если бы о личности, которую я считал вымышленной, мне сказали: «Нет, она на самом деле существует», – я бы решил, что существование – это предикат. Возможно, лучший подход к критике – такой, благодаря которому онтологическое доказательство начинает казаться глупым. Можно ли представить собаку настолько идеальную, что ничего более совершенного нельзя вообразить?

– Гм…

– Ты хороший мальчик, но не совсем идеальный. В реальности невозможно быть совершенно идеальным. Всегда существуют какие-нибудь крошечные недостатки, например похищение чизкейка… Как бы то ни было, я хочу, чтобы ты представил эту собаку – настолько идеальную, что ничего более совершенного вообразить нельзя. Представил?

– Я пытаюсь.

– Теперь, если эта собака не существует, то она – не самая идеальная из тех, что ты мог бы представить. Потому что та, которая существует, была бы более идеальной. Мы можем представить идеальную собаку, которая существует, следовательно, она существует! Мы доказали существование идеальной собаки.

– Но идеальной собаки нет.

– Именно.

Несколько минут мы шли молча. У меня еще было свободное время, поэтому мы, казалось бы, немного бесцельно петляли по переулкам. Но каждый шаг приближал нас к нашему пункту назначения.

– Ты пытаешься меня отвлечь, да? Я имею в виду всеми этими рассуждениями о Боге.

– Может быть. Но мы еще не продвинулись в поисках смысла, так ведь?

– Ты говорил, что смысл касается слов, не жизней. Категориальная ошибка.

– Возможно, я был несколько педантичен.

– Думаешь?

– На ум приходит пара вещей. У Сомерсета Моэма есть роман «Бремя страстей человеческих»[39].

– Хорошее название.

– Да, оно идеально подходит для наших прогулок – Моэм заимствовал его из «Этики» Спинозы. Спиноза называл человеческим рабством зависимость людей от своих страстей. Моэм теперь вышел из моды, но это по-прежнему замечательная книга. В ней есть момент, когда герой, Филип Кэри, начинающий художник, находится в Париже. Друг дарит ему старый персидский ковер, говоря, что он содержит разгадку смысла жизни. Филип возит его с собой на протяжении многих лет, так и не зная, что имел в виду друг и что за разгадка кроется в ковре. Герой не достигает своих целей в жизни, не находит счастья. Все его любовные романы в лучшем случае неудовлетворительны, в худшем – трагичны. Он довольствуется деятельностью, которой никогда по-настоящему не хотел заниматься. Наконец Филипа осеняет, и он понимает, что его друг имел в виду, подарив ему ковер. Смысл жизни – это узор, который мы ткем.

– Что?

– Узор не указывает ни на что, кроме самого себя. Это не знак, не индекс и не икона, а всего лишь игра геометрических форм и цветов. Эти формы и цвета могут быть сложными и затейливыми или простыми и прямолинейными. Но мы плетем этот узор ради удовольствия от плетения и в конце обнаруживаем, что создали нечто прекрасное в прожитой жизни, в переплетении нитей.

– Мне это нравится. Ты сказал, пара вещей?

– Большинство философов, которых мы обсуждали, были довольно неплохими людьми, а некоторые, как Спиноза, жили спокойной, достойной подражания жизнью. Лейбниц был подхалимом, но не плохим человеком. Ницше больше лаял, чем кусался. Гераклит кажется тупицей, но кто знает, может, в таверне он был бунтарем, и никто не заслуживает такого окончания жизни… Однако Артур Шопенгауэр (1788–1860) действительно был мерзавцем. Подлый, ничтожный, заносчивый. Он жил только ради собственного удовольствия и комфорта. Типичная история для Шопенгауэра: в 1821 году он так рассердился на пожилую женщину, слишком громко разговаривавшую за дверями его квартиры, что спустил ее с лестницы. Женщина серьезно пострадала и не могла больше работать, поэтому суд заставил Шопенгауэра платить ей пособие до конца ее жизни. Когда женщина в конце концов умерла, примерно через двадцать лет, Шопенгауэр отпраздновал это циничным каламбуром на латыни: Obit anus, abit onus («Старуха умирает, долг исчезает»).

– Хороший человек.

– Философия Шопенгауэра настолько же жестока, как и он сам. Нами управляет, говорит Шопенгауэр, слепая сила, которая вынуждает нас стремиться к целям, которых нельзя полностью достичь. Наши тела есть не что иное, как материальные проявления этого стимула: наши зубы и пищеварительный тракт – воплощение нашего голода, наши кулаки – это материальная форма нашего гнева. Единственное, что может принести нам освобождение от этого безустанного стремления, – это искусство. Когда мы слушаем музыку или смотрим на картину, желание стихает и мы временно укрываемся от шторма.

– Знаешь, это меня как-то не очень веселит, если ты пытаешься этого добиться…

– О, извини. Да, я упомянул Шопенгауэра только потому, что, несмотря на пессимизм, он является одним из немногих философов с хорошим слогом. К концу своего главного труда, «Мир как воля и представление» (1818), он пишет, что, несмотря на боль и страдания, мы продолжаем жить. Это похоже на мыльный пузырь, который мы раздуваем как можно дольше и больше, хотя и знаем, что он должен лопнуть. Я думаю, что для Шопенгауэра мыльный пузырь был просто символом исчезновения, чем-то, что обречено скоро погибнуть, но метафора вышла из-под его контроля. Есть ли что-нибудь более совершенное, чем