Жена чайного плантатора - Дайна Джеффрис

Для нее Цейлон был местом, где сбывались мечты британцев, где наживали состояния, где жили английские семьи и у них рождались дети и где ее жизнь изменилась так, как ей не представлялось в самых диких фантазиях. Но здесь был и другой мир, где девочки бегали в хлопчатобумажных майках и заношенных до дыр юбках, малыши возились в грязи и людям не хватало еды.

Лиони была одета, как другие девочки, когда Навина привела ее назад, и несла под мышкой небольшой сверток.

Гвен посмотрела на небо. На горизонте появились темные дождевые тучи. Им повезет, если они доберутся до дому, пока не разразилась гроза.

На обратном пути, а он был долог, Гвен так тошнило, что Навине пришлось дважды останавливать повозку, чтобы леди вырвало в кусты. Но между приступами тошноты они с айей успели составить план.

Когда повозка подкатила к дому, Гвен помогла Лиони спуститься и прикрыла ее от дождя своей шалью. С колотящимся сердцем она взглянула на входную дверь и решила войти в дом со стороны озера, через веранду. Меньше шансов быть замеченными, даже если ради этого придется вымокнуть.

Навина занялась упряжкой, и Лиони хотела остаться с ней. Но Гвен покачала головой и взяла девочку за руку, боясь, что та станет упираться, но малышка повесила голову и покорно пошла с ней.

Они проскользнули мимо гостиной. У окна стояла Верити в струящемся желтом платье и, казалось, наблюдала за садовником, который стриг лужайку. Она подняла руку, чтобы поприветствовать Гвен, и замерла, так и не махнув; в ее позе отобразилось написанное на лице удивление.

Порыв ветра пронзил Гвен, и, стуча зубами от страха, она кивнула Верити и поспешила дальше. Ей не терпелось поскорее отвести девочку в детскую. Черт! Конечно, как же без Верити. Дворецкий весь день присматривал за Хью, и сейчас Гвен слышала топот и крики сына наверху – он играл в железную дорогу, как она и рассчитывала. Какую реакцию вызовет у него появление в доме другого ребенка, можно было только гадать.

Гвен жестами пригласила Лиони войти в дом вместе с ней, только остановилась на миг, чтобы закрыть окна и дверь спальни изнутри. Взяла сухую шаль, сняла с плеч Лиони мокрую, а потом они прошли через ванную комнату в маленький коридор, и осталось всего мгновение до того, как они окажутся в детской, их временном убежище.

Войдя, Гвен сразу, пока не потеряла храбрости, задернула шторы, ограждая себя от любопытных взглядов тех, кто мог заметить их прибытие, после чего, опустив голову, прислонилась к стене. Как ей справиться с ситуацией под бдительным оком вездесущей Верити? Она выровняла дыхание и закрыла глаза, чтобы преградить путь слезам. Навина еще не пришла, но Гвен знала: айя собирает свои вещи, чтобы перенести их в детскую, где они с девочкой будут спать.

Пытаясь снять с Лиони мокрую одежду, Гвен знаками показала ей, чего от нее хочет, но девочка молча покачала головой и уставилась на нее.

– Ты Лиони, – сказала Гвен, тыча ей в грудь. – Я Гвен. Я леди.

Она рискнула произнести несколько слов на сингальском, но без всякого результата. Замялась. Лиони глядела на нее с сомнением и хмурилась. Гвен тоже чувствовала себя неловко. Она ничего не знала об этой девочке – ни о ее характере, ни о том, как та жила все эти годы, что она любила, а что нет. Гвен протянула руку к своей дочери, но девочка опустила глаза в пол и не отозвалась на ее жест. К горлу Гвен опять подкатил ком. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Лиони видела ее плачущей.

Гвен снова попыталась раздеть Лиони и была потрясена мыслью: как же трудно будет девочке свыкнуться с новой жизнью и как сильно ей самой придется поработать над собой. Чувство неловкости возросло, когда она услышала голос Верити в коридоре, за дверью спальни. Гвен содрогнулась, до боли ясно осознав, в каком опасном положении оказалась.

Все еще одетая в халат, Гвен разложила на кровати всю свою одежду и два или три сари, которые ей особенно нравились. Становилось все труднее найти недорогого портного, и она намеревалась попросить Навину, чтобы та перешила кое-какие ее вещи. Времена повсюду оставались трудными, достать новую ткань было нелегко, к тому же стоило это очень дорого. Не так давно Фрэн написала ей, что в Лондоне повсюду открываются магазины готового платья, и Гвен обрадовалась, что ее отношения с кузиной по крайней мере отчасти восстановились без упоминаний о Равасингхе.

Гвен читала, что так же, как Лоуренсу удалось упростить процесс производства чая, так и модные дома заменили дорогие натуральные ткани новыми, более дешевыми. Фрэн особенно полюбила американские прозрачные чулки и прислала свою довольно дерзкую фотографию в платье из искусственного шелка, слишком открывавшем ноги.

Большинство платьев Гвен были из натурального шелка и ужасно устарели. По словам Фрэн, никто уже в Лондоне или Нью-Йорке не покажется на люди в коротком платье с бахромой по подолу, какие носили модницы в двадцатые годы. Она даже прислала экземпляр журнала для домохозяек, чтобы доказать это.

Гвен изучила страницу, на которой журнал открылся. Некоторые девушки были в костюмах, состоявших из юбки и жакета с простыми блузками, или в коротких кардиганах и длинных юбках с запа́хом. Выглядели они неброско, и Гвен легко могла представить, как выбивается из общего ряда Фрэн, но такая одежда подошла бы Верити, добавила бы элегантности ее долговязой фигуре. Если она уберет волосы и чуть подкрасит губы, ей это пойдет. Сама же Гвен, будучи миниатюрной, предпочитала короткие юбки двадцатых годов.

Но сегодня ее цель – не осовременить свой гардероб, а решить, какие вещи Навина может разрезать, чтобы сшить одежду Лиони. Гвен выбрала несколько шелковых платьев, но тут же забраковала их. Служанка, одетая в шелк, привлечет внимание. Одно дело – заботиться о дочери издали, и совсем другое – взять ее в свой дом. С момента появления в доме Лиони Гвен не смыкала глаз, и живот у нее так сжимался от нервного напряжения, что она почти ничего не ела. Она вздрагивала от каждого звука за дверью и понимала, что нужно найти способ, как избавиться от нараставшего внутри страха.

Гвен взяла свои старые хлопчатобумажные домашние платья – застиранная ткань стала мягкой, что подойдет ребенку, – и сложила стопкой несколько вещей: две или три юбки и любимое, но сильно порванное красное английское платье с вышивкой. Перекинув отобранную одежду через руку, Гвен отнесла ее в детскую.

Навина сидела на полу, перед ней лежали счеты. Лиони передвигала костяшки и считала на сингальском, а няня повторяла числа по-английски.

– Не пора ли познакомить ее с остальными домашними слугами? – спросила Гвен.

Навина подняла на нее глаза:

– Леди, не ломайте себе голову. Я это сделаю.

– Я сказала Лоуренсу, что тебе пришлось взять к себе и привезти сюда осиротевшую родственницу, – продолжила Гвен.

Она с трудом сдерживала дрожь в ногах, скармливая мужу эту ложь, и, когда он оторвался от чтения газеты и нахмурился, крепко ущипнула себя, чтобы не расколоться.