Король Зимы - Бернард Корнуэлл

Она чуть ли не всхлипнула, так ее расстроили мои слова. Не сомневаюсь, когда Дафидд ап Груффуд станет переводить мои записи, Ланселот предстанет таким, каким бы он сам желал себя видеть. Блестящий Ланселот! Честнейший Ланселот! Красивый, изящный, остроумный, улыбчивый, непревзойденный Ланселот! Он был Безземельным Королем и Лордом Вранья, но если Игрейна настоит на своем, он будет сиять сквозь века настоящим образцом величественного воина.

Игрейна смотрела в окно: Сэнсам отгонял от ворот сбившихся в стайку прокаженных. Святой швырял в них комья земли, злобно кричал, чтобы они отправлялись к дьяволу, и призывал остальных наших братьев на помощь. Послушник Тудвал, который наглел с каждым днем, суетился рядом со своим покровителем и поддакивал ему. Стражники Игрейны, лениво наблюдавшие за всем от порога кухни, наконец подняли копья и погнали больных попрошаек от ворот монастыря.

— Сэнсам и впрямь хотел принести Артура в жертву? — спросила Игрейна.

— Так сказал мне Бед вин. Игрейна лукаво взглянула на меня.

— Сэнсам любит мальчиков, Дерфель?

— Святой любит всех, дорогая королева, даже молодых женщин, которые задают неуместные вопросы.

Она мило улыбнулась и состроила гримаску.

— Я уверена, что он не любит женщин. Почему он не позволяет ни одному из вас жениться? В других монастырях монахи женятся.

— Благочестивый и возлюбленный Сэнсам, — объяснил я, — считает, что женщины отвлекают нас от нашей главной обязанности — служения Богу. Как ты сейчас отвлекаешь меня от моего праведного труда.

Она расхохоталась, затем внезапно посерьезнела, вспомнив о своем деле.

— В последних твоих пергаментах, Дерфель, есть два слова, которые Дафидд не понимает. Одно — «катамит»...

— Скажи, чтобы он спросил у кого-нибудь еще.

— Ладно, попытаюсь узнать у кого-нибудь другого, — раздраженно сказала Игрейна. — А что такое верблюд? Он считает, что это уголь.

— Верблюд — мифическое животное, леди, чешуйчатое, рогатое, с крыльями, раздвоенным хвостом и огненным дыханием.

— По описанию похоже на Нвилл, — хмыкнула Игрейна.

— О! Переписчики Евангелия за работой! Два старательных евангелиста! — В комнату боком протиснулся Сэнсам, растопырив испачканные землей пальцы. Он недоверчиво глянул на исписанный пергамент и поморщился. — Чем здесь так дурно пахнет?

Я смутился и мельком взглянул на Игрейну.

— Пахнет бобами, что варят на завтрак, лорд епископ, — поспешил я ответить. — Простите.

— Я удивляюсь, как ты можешь терпеть его общество, — обратился Сэнсам к Игрейне. — И разве не должна ты быть в церкви, моя леди? Молиться о даровании младенца? Твое ли дело впустую толковать с монахом?

— Но уж не твое дело указывать мне, — резко ответила Игрейна. — Если же ты хочешь знать, мой лорд епископ, мы обсуждали притчи нашего Спасителя. Разве не ты проповедовал как-то о верблюде и игольном ушке?

Сэнсам по обыкновению хрюкнул и заглянул через мое плечо в листы пергамента.

— А как, нечестивый брат Дерфель, будет на языке саксов слово «верблюд»?

— Нвилл, — сказал я.

Игрейна рассмеялась, и Сэнсам покосился на нее.

— Моя леди находит слова нашего благословенного Господа забавными?

— Просто я счастлива находиться тут, — смиренно произнесла Игрейна, — но мне хотелось бы знать, что такое верблюд.

— Любой знает! — фыркнул Сэнсам. — Верблюд — это рыба, большая рыба! Не похожая, — хитро добавил он, — на лосося, которого твой муж изредка присылает в дар нам, бедным монахам.

— Я попрошу его присылать побольше и почаще, — сказала Игрейна. — Со следующей же партией выделанных шкур для Дерфеля. Это будет совсем скоро, потому что королю не терпится иметь Евангелие, писанное на языке саксов.

— Да? — подозрительно сощурился Сэнсам.

— Ему это очень важно, мой лорд епископ, — подтвердила Игрейна.

Она умная девочка и вдобавок красивая. Король Брохваэль просто болван, что завел себе еще и любовницу, но мужчины всегда жадны до женщин. Вернее, некоторые мужчины, и самым, пожалуй, неуемным среди них был Артур. Дорогой Артур, мой лорд, мой великодушный даритель, самый щедрый из всех, о ком здесь рассказывается.

* * *

Странно было оказаться дома, когда дома-то как раз у меня и не было. У меня оставалось несколько золотых торквесов и горстка драгоценных камней, но все, кроме броши Кайнвин, я продал, чтобы у моих людей была еда хотя бы в первые дни после возвращения в Британию. Все остальное мое имущество осталось в Инис Требсе и теперь, наверное, стало собственностью какого-нибудь франка. Я был беден, бездомен, мне нечего было дать моим людям, даже какого-нибудь захудалого зала, где они могли бы попировать, не мог найти, но они прощали мне это. Они были отличными парнями и поклялись служить мне. Как и я, они все бросили, уходя из покоренного Инис Требса, и все же никто из них не жаловался. А Каван, тот просто приговаривал, что солдат к потерям должен относиться так же легко, как и к добыче. Исса, крестьянский юноша и отличный копьеносец, попытался вернуть мне золотой торквес, который я дал ему в награду. Простой копьеносец, сказал он, не должен носить такую ценность, когда капитан бедствует, но я отказался, и тогда Исса отдал торквес девушке, которую он привез из Беноика, а та на следующий день сбежала с бродячим священником и сворой его шлюх. Округа была полна такими бродячими христианами, сами себя они называли миссионерами и почти все окружали себя женщинами, которые помогали христианину исполнять его ритуалы, но на самом деле, по слухам, совращали людей, чтобы обратить их в новую религию.

Артур дал мне дом к северу от Дурноварии. Дом не был моей собственностью, а принадлежал девочке по имени Гиллад, но поскольку она была еще маленькой и к тому же сиротой, Артур назначил меня ее опекуном и защитником. Обычно такое опекунство кончалось разорением безответного ребенка и обогащением его защитника. Гиллад уже исполнилось восемь лет, и я мог жениться на ней, если бы хотел распоряжаться ее имуществом, а мог бы продать это право другому мужчине, готовому купить невесту вместе с поместьем, но не стал делать ни того ни другого, а просто жил на ренту Гиллад, позволяя ей расти на воле. Однако ее родственники все-таки возражали против моего опекунства. Я находился в доме Гиллад всего два дня, а ее дядя, христианин, уже подал жалобу Набуру, христианскому судье Дурноварии, утверждая, что перед смертью отец Гиллад завещал ему опеку над своей малолетней дочерью. В ответ я просто выставил по всему двору охрану из моих копьеносцев. Они были в полном боевом одеянии, наконечники копий угрожающе сверкали, и это вынудило дядю и его сторонников отступиться. Однако они все же призвали городскую стражу, но один взгляд на моих ветеранов убедил стражников, что у них есть дела поважнее и совсем в другом месте. Набур попытался обвинить меня и моих солдат в незаконном захвате дома и грабеже, но, так и не дождавшись появления в суде жалобщиков, вынужден был прекратить дело. Я назначил одного из моих людей, Ллистана, потерявшего ногу в сражении за Беноик, управляющим имением Гиллад, и он, как, впрочем, и наследница, процветал.