Безымянное семейство - Жюль Верн

Впрочем, попытка, организованная де Водрелем, ничего бы не дала: Винсент Годж явился бы в крепость Фронтенак слишком поздно.

На следующий день, 12-го числа утром, разнеслась весть, что Жан Безымянный был расстрелян накануне во внутреннем дворе форта.

Лоялисты ликовали: им уже не придется бояться национального героя, бывшего душою франко-канадских восстаний.

Тем временем два других, не менее ужасных удара были нанесены делу борьбы за независимость и привели в уныние последних его поборников из лагеря на острове Нейви.

Повстанцы готовы были опустить руки от следовавших друг за другом поражений и провалов.

Прежде всего, военное положение, объявленное в Монреальском округе, сделало почти невозможным сплочение приходов долины реки Св. Лаврентия. Канадское духовенство, не теряя надежд на будущее, призывало оппозиционеров смириться. Наконец, трудно было одержать победу без помощи Соединенных Штатов. Но если не считать содействия американцев, живущих на границе, рассчитывать на эту помощь не приходилось. Федеральное правительство воздерживалось открыто вступаться за своих соседей французского происхождения. Благие намерения — да! Действий — мало или никаких! Кроме того, немало канадцев, настаивая на своих правах и протестуя против явных злоупотреблений, призывали к умиротворению.

В результате число готовых сражаться повстанцев к последнему месяцу 1837 года составило не более тысячи человек, разбросанных по всей стране. Речь шла не о революции, а всего лишь о мятеже.

Однако кое-какие единичные попытки были предприняты в Свентоне. По совету Папино и О'Каллагена небольшой отряд из восьмидесяти человек перешел на канадскую территорию, прибыл в Муре-Корнер и там столкнулся с отрядом волонтеров в количестве четырехсот человек, преградивших ему путь. Патриоты сражались с удивительным мужеством, но были оттеснены, и им пришлось снова укрыться за границей.

Правительство, которому с этой стороны уже ничего не угрожало, могло сосредоточить теперь свои силы на севере.

Четырнадцатого декабря произошла битва близ Сент-Эсташа, в графстве Де-Монтань, расположенном к северу от реки Св. Лаврентия. Там вместе со своими храбрыми товарищами — Лоримье, Ферреолем и другими — своей энергией и бесстрашием отличился доктор Шенье, за голову которого было назначено вознаграждение.

Две тысячи солдат, посланных сэром Джоном Кольборном, девять артиллерийских орудий, сто двадцать кавалеристов, рота волонтеров в количестве восьмидесяти человек прибыли для атаки на Сент-Эсташ. Шенье и его сподвижники отчаянно сопротивлялись. Оказавшись под градом ядер и пуль, они были вынуждены укрепиться в доме священника, монастыре и церкви. Большинство не имело даже ружей, и Шенье, когда у него их требовали, отвечал: «Вы возьмете ружья у тех, кто будет убит!»

Но кольцо осаждавших сжималось вокруг деревни; на помощь солдатам королевской армии пришел еще и пожар.

Шенье убедился, что ему придется покинуть церковь. Пулей его сбило с ног. Но он поднялся и выстрелил. Вторая пуля попала ему в грудь, и он упал замертво.

Вместе с ним погибли семьдесят его товарищей.

Еще и теперь можно видеть остатки той церкви, в которой они отчаянно защищались, и канадцы до сих пор посещают место, где погиб отважный доктор. В Канаде даже сохранилась поговорка: «Храбрый, как Шенье».

После безжалостного подавления повстанцев в Сент-Эсташе сэр Джон Кольборн направил войска в Сен-Бенуа — красивую и богатую деревню графства Де-Монтань, расположенную в нескольких милях к северу, — куда они прибыли на следующий же день.

Там произошло избиение безоружных людей, которые и так соглашались сдаться. Да и как могли они сражаться против войск, пришедших из Сент-Эсташа, и волонтеров, пришедших из Сент-Эндрю, что составило более шести тысяч человек во главе с самим генералом?

Озверелая солдатня, не разбирая ни возраста, ни пола, грабила, жгла, опустошала; они оскверняли церкви, используя священные сосуды для самых гнусных целей, вешая лошадям на шеи пасторские одеяния, — таковы были эти акты вандализма и бесчеловечия, свидетелями которых стал весь приход. Больше всех бесчинствовали волонтеры и солдаты регулярной армии. Очень мало или нисколько не сдерживали их военачальники, сами не раз отдававшие приказы поджигать дома мирных жителей.

Шестнадцатого декабря, когда известия об этом достигли острова Нейви, возмущению повстанцев не было границ. «Синие колпаки» хотели тут же переплыть Ниагару и напасть на лагерь Макнаба. Де Водрелю с большим трудом удалось сдержать их.

Однако после этого первого яростного порыва пришло глубокое уныние. Ряды повстанцев начали редеть, около сотни их сбежали на американскую территорию.

Кроме того, руководители видели, что их влияние стало падать, и среди них начались разногласия. Винсент Годж, Фарран и Клерк все чаще расходились во мнениях со своими сподвижниками. Один де Водрель мог бы, пожалуй, сгладить возникшие трения, порожденные безнадежностью ситуации. К несчастью, он хотя и не потерял своей духовной энергии, но, плохо оправившись от недолеченной раны, чувствовал, что его физические силы тают с каждым днем, и прекрасно понимал, что не переживет окончательного поражения.

Помимо опасений, которые ему внушало будущее, де Водрелю не давала покоя мысль, на кого он оставит дочь.

Однако Андре Фарран, Уильям Клерк и Винсент Годж не переставали бороться с упадком духа своих товарищей. Если игра будет проиграна на этот раз, повторяли они, надо ждать момента, чтобы начать все сызнова. Посеяв семена будущих всходов восстания, патриоты отойдут на территорию Соединенных Штатов, где будут готовиться к новому походу против угнетателей.

Нет! Отчаиваться не следовало — так думал даже мэтр Ник, когда говорил де Водрелю:

— Пусть восстание пока не удалось, все равно требуемые реформы будут осуществлены под давлением обстоятельств. Канада рано или поздно снова обретет свои права, завоюет автономию и будет лишь номинально зависеть от Англии. И вы еще доживете до того, чтобы увидеть это, господин де Водрель. В один прекрасный день мы и ваша дочь Клара снова встретимся на вилле «Монкальм», возрожденной из руин. Что до меня, я очень надеюсь на то, что, наконец, скину с себя плащ сагаморов, который не пристало носить на плечах нотариусу, и возвращусь в свою контору в Монреале.

А когда де Водрель, мучимый беспокойством за дочь, беседовал об этом с Томом Арше, фермер отвечал ему:

— Разве мы с вами не одна семья, хозяин? Если вы боитесь за барышню де Водрель, почему бы вам не отправить ее к моей супружнице Катерине? Там, на ферме «Шипоган», она будет в безопасности, а вы явитесь за ней туда, как только появится такая возможность.

Но де Водрель больше не строил иллюзий относительно состояния своего здоровья. Зная, что болен неизлечимо, он решил обеспечить будущее Клары так, как этого ему давно хотелось.