Вьетнамская война в личных историях - Джеффри Уорд

бойцов НФОЮВ, северовьетнамских лазутчиков и жителей деревень, чья лояльность была неясна.

«Мы так и не придумали, как определить, кто был врагом, — вспоминал он. — Будучи нормальными, порядочными американскими мальчиками, вы не можете просто поднять винтовку, выстрелить в парня и попытаться убить его, если только вы не уверены, что это враг. И если бы он не был вооружен или не угрожал вам каким-либо образом, мы не стали бы его стрелять. Мы проходили через деревню, в которой не было людей, которых мы могли бы опознать как вражеских солдат, и находили большой запас риса. Таким образом, постоянными инструкциями были: «Взорвать это, сжечь, уничтожить, отравить», что угодно. Мы действительно не хотели этого делать, потому что не нужно было быть ученым-ракетчиком, чтобы оглянуться вокруг и сказать, что эти люди зависят от этого. Это их еда. Иногда нам говорили сжечь дома с соломенными крышами. И ребята без энтузиазма пытались зажечь крышу. И как только пламя погаснет, они больше не попытаются. Наши сердца действительно не были направлены на то, чтобы уничтожить гражданскую еду, гражданские дома. Это вызвало у нас тревожное ощущение того, из-за чего была эта война».

Крупномасштабные операции, такие как Машер/Белое Крыло и ей подобные, вызывали наибольшее количество новостей дома. Но большая часть сражений во Вьетнаме была именно такой, какую пришлось пережить Хини и его людям — относительно небольшого масштаба масштаба, инициированных неуловимым врагом. Военные назвали это «контактом». «Война — это ад, — любил говорить ворчун, — но контакт — это основа».

Американских пехотинцев использовали в качестве «приманки», хотя военным представителям категорически запрещалось использовать это слово в общении с прессой. План заключался в том, что, если американские патрули не смогут обнаружить врага, враг сможет обнаружить их, а затем будет уничтожен мощной огневой мощью, которую американцы смогли вызвать. «Мы действовали как приманка, — вспоминал Хини. — На каком-то уровне мы это знали. Иди гуляй в лесу и вызывай огонь. А потом, когда вы спровоцируете огонь, стреляйте в ответ».

Через шесть месяцев после начала службы Хини взялся за выполнение относительно простого, как ему и его подчиненным казалось, задания: подняться на склон недалеко от базы в Ан-Кхе и выбить вражескую минометную группу с горной гряды. «Как только мы отправились в путь, нас начали одолевать дурные предчувствия, - вспоминал он. — Мы нашли несколько отпечатков ботинок в грязи на краю этой посадочной площадки. И хорошую тропу, хорошо используемую тропу, идущую вверх по хребту. А потом мы нашли несколько проводов связи - «коммо», как мы их называли, - черных проводов, которые были на катушке. Мы их не использовали. Но они пользовались. Я помню, как разговаривал об этом с одним из командиров своего отряда. Мы оба сидели и говорили: «Вот дерьмо. Это отстой». Но, знаете, у нас есть задание, и мы пойдем наверх, и, возможно, ничего не случится. Мой взвод занял позицию на точке.

«В тот день у меня было около двадцати шести человек из сорока пяти. И вдруг наводчик, первый парень в колонне, сержант Мэйс, хороший солдат, ничего не говоря, просто поднес свой M16 к плечу и выстрелил. Затем он повернулся и сказал: «Вьетконг на тропе». И, прежде чем я успел это переварить, он упал, получив пулю прямо в грудь. Бум! И внезапно то, что было очень хорошо спланированной засадой, развернулось. Мы начали вести очень интенсивный огонь, сильнее, чем я когда-либо испытывал. Это было так громко и так неожиданно, что я был ошеломлен на некоторое время. «Что, черт возьми, происходит?»

Терри Карпентер, радист Хини, связался с командиром роты. — Мы столкнулись с чем-то плохим, — крикнул Хини. Пуля попала Карпентеру в голову.

Майкл Хини, оправляющийся от ран, играет в шахматы с американской медсестрой. «Я был почти рад, что меня ранили, — вспоминал он, — потому что это доказало мне: «Хорошо, тебе не нужно испытывать вину выжившего. Ты тоже был ранен. Я все еще чувствую, что мне повезло. Я пришел домой. Я все еще могу ходить. Я все еще могу заниматься спортом. Парней, с которыми я был, убили. Я намеренно сохраняю память о них. Я стараюсь не быть одержимым этим. Но это важно для меня. Я живу в каком-то смысле для них, потому что у них не было такого шанса».

«Я знал, что Терри был подавлен, — вспоминал Хини. — Я знал, что сержант Мейс упал. Я попросил первый пулеметный расчет подойти и начать вести пулеметный огонь. Их довольно быстро сдуло. У них никогда не было возможности долго вести огонь».

«Сразу после того, как случилась засада, и я знал, что потерял кучу парней, я помолился Богу, говоря в основном: «Если вам нужны еще ребята из моего взвода, возьмите меня. Не берите больше моих людей. Как только я это сказал, я испугался и сказал: «Черт возьми. Могу я забрать эту молитву обратно?» Но было слишком поздно. Я сказал это. И, как оказалось, после этой молитвы в моем взводе не погиб ни один человек».

Хини продолжил: «Теперь мы увидели несколько северовьетнамских регулярных солдат — PAVN, как мы их называли, Народная армия Вьетнама, — бегущих туда, где была наша колонна, и пытающихся окружить нас. И в конце концов они окружили нас и взяли в осаду».

Люди Хини установили периметр и призвали к поддержке. Низко висящие облака не позволяли пилотам «Скайрейдеров» достаточно ясно видеть борьбу, чтобы обстреливать или бомбить врага. Боевые вертолеты сделали все, что могли. Они попытались вызвать артиллерию, но северные вьетнамцы помнили урок, который они усвоили в долине Иа Дранг: хватайтесь за пояс американцев и держитесь, и подойдите достаточно близко, чтобы они не могли его вызвать.

Наступила ночь. Рота Хини приготовилась к нападению, которое, как они предполагали, произойдет на рассвете. «Я лежал там на периметре, — вспоминал он. — Я был прямо рядом с мертвым вражеским солдатом. Это было своего рода мое лицо и его ноги, и я все время оглядывалась на него, потому что не видела на нем никаких ран. И знаете, вы думаете о странных вещах: «Этот парень меня убьет. Он притворяется. Он ждет штурма, а потом прыгнет на меня и убьет». И я чуть не выстрелил в него снова, просто чтобы убедиться, что он мертв. И я сказал: «Ну, это довольно глупо — стрелять в мертвеца». Я помню его лицо. Он был