Вьетнамская война в личных историях - Джеффри Уорд

Уолт яростно возражал, опасаясь, что новые шальные пули и заблудшие бомбы или ракеты могут повредить его аэродром или ранить больше его людей. Когда вьетнамские самолеты все же взлетели, Уолт приказал двум американским самолетам пролететь над ними, готовым расстрелять их с воздуха, «если они выпустят одну ракету, сбросят одну бомбу или хотя бы раз выстрелят по городу». В этом случае, сказал вьетнамский командующий, он пошлет четыре своих самолета еще выше, вспоминал Уолт, чтобы «если мои самолеты открыли огонь по его самолетам под ними, его самолеты наверху сбили их». Уолт немедленно послал еще два самолета с приказом лететь еще выше. «В течение двух часов этот четырехслойный самолет-сэндвич кружил над Данангом… [пока] вьетнамцы не устали от этой выжидательной игры и не вернулись на базу».

Тем временем на земле люди Кая окружили пагоды и взяли их одну за другой.

После прекращения стрельбы Нил Шиэн посетил одну из пагод. «Здесь было пустынно, — писал он, — за исключением двух монахов с белыми траурными повязками на головах, которые распевали молитвы и били полые деревянные блоки перед позолоченной статуей Будды… Лужи запекшейся крови все еще лежали на кафельных полах. Передняя часть храма была сильно изрыта пулями. Двор снаружи был усеян головными уборами буддийских бойскаутов».

На подавление сопротивления в Дананге ушло чуть больше недели. Около 150 военнослужащих ВСРВ с обеих сторон были убиты. В результате перестрелки погибли не менее 100 мирных жителей. Всего было ранено 700 южновьетнамских солдат и 23 американских морских пехотинца.

Премьер Кай с триумфом прибывает в Хюэ после того, как последние буддийские повстанцы сдались его войскам. «С того дня, — ликовал он, — вьетнамские буддисты… больше не проявляли политической страсти».

Затем Кай обратил свое внимание на Хюэ, где, как он надеялся, перекрыв доступ к еде и воде, он сможет заставить диссидентов сдаться без дальнейшего кровопролития. Американцы теперь стали мишенью буддийского гнева в этом городе, потому что, как сказал один монах Шихану, «правительство использовало всю американскую помощь и американское оружие, чтобы нападать на людей». Шесть тысяч демонстрантов бродили по городу с транспарантами с надписью «Покончим с иностранным господством в нашей стране, долой американских защитников клики Кай, покончим с угнетением желтой расы». Толпа сожгла библиотеку Информационной службы США и разграбила консульство США. Сто двадцать пять монахов и монахинь начали пост. Десять буддистов — две монахини и восемь монахов — сожгли себя заживо. Но диссидентская АРВ в городе в конце концов осознала, что шансы их теперь безнадежны, и когда 8 июня Кай послал в город четыреста полицейских, они не встретили особого сопротивления. Тик Три Куанг был помещен под постоянный домашний арест.

Последняя надежда на гражданское правительство Южного Вьетнама, казалось, умерла.

Джин Мари Крокер, мать Моги, вспомнила, как читала об антиамериканских демонстрациях той весной и думала: «Вьетнам в полном хаосе. Зачем, зачем, зачем мы здесь?» Она говорила от лица многих американцев. Генерал Эрл Уилер, председатель Объединенного комитета начальников штабов, писал генералу Уэстморленду: «Даже если мы получили некоторое подобие солидарности и общей цели среди противоборствующих фракций, мы безвозвратно и навсегда утратили часть поддержки, которую до сих пор мы получили от американского народа… [Независимо] от того, что произойдет в благоприятном плане, многие люди никогда больше не поверят, что усилия и жертвы того стоят».

МЫ БУДЕМ ЛЮБИТЬ ДРУГ ДРУГА И ВСЕ У НАС БУДЕТ В ПОРЯДКЕ

Не получать весточку [от Моги] в те дни было так тяжело», - вспоминала его мать. «Это было не так плохо, как во время Второй мировой войны, когда мой муж был за границей. Но между письмами проходило не менее 8-10 дней. Поэтому, зная, что он в бою, я просто не знала, что может произойти. И однажды, когда я была на почте и что-то отправляла, я спросила служащего: «Как они сообщают вам, что наш сын ранен?» Мне было очень трудно произнести эти слова. Но я просто чувствовала: я должна знать. Я чувствовала себя так, будто застыла в пространстве и в тревоге. И мужчина сказал: «Не спрашивайте об этом. Не думайте об этом». Я сказала: «Ну, я должна знать». А он сказал: «Не волнуйтесь. Они вам расскажут».

16 мая Моги Крокер написал своим родителям. Он не сообщил подробностей о боях, через которые он только что прошел, ничего не сказал о храбрости, которую он проявил под огнем. Но это письмо отличалось от всех остальных: горькое, загадочное, тревожное. По его словам, у него было достаточно патрулей, и он беспокоился, что все больше и больше их «грузят на нас». В ближайшее время он может взять пятнадцатидневный отпуск в Японии, писал он, «чтобы не сломаться».

Письмо наполнило его мать опасениями. Она вспомнила, как думала: «Моги пережил что-то очень ужасное, и, измученный и одинокий, его могли снова выслать из дома с тех пор, как он написал». «В этом письме было какое-то отчаяние, — сказала его сестра Кэрол. — Это повторилось в тот день, когда он сказал мне: «Я не хочу возвращаться». Было очень тяжело осознавать, что он вернулся, и ему тоже становилось больно».

Когда через несколько дней пришло второе письмо от Моги, в котором говорилось, что он сейчас находится в больнице Сайгона, выздоравливая от легкой инфекции ноги, его родители почувствовали, что могут немного расслабиться. По крайней мере, на данный момент он был вне опасности. «Я начала чувствовать, что, ох, уже не так много времени, — вспоминала его мать. — Может быть, три месяца, и он снова будет дома, так что я не должна позволять себе слишком беспокоиться».

Для Даффа Томаса, старого школьного друга, Моги был более открыт. Его нервы были на пределе, написал он. «Произошел ряд захватывающих, но ужасно неприятных событий, худшим из которых было то, что меня придавили двумя китайскими ручными пулеметами, стреляющими со скоростью 900 выстрелов в минуту… и мой лучший друг был убит более или менее рядом со мной… Когда-нибудь я могу рассказать вам всю историю, если мои нервы не будут полностью расшатаны к тому времени. На самом деле, последнее — просто принятие желаемого за действительное в ложной надежде, что они отключат меня от линии. Какое-то время я был фантастически религиозен, вознося разные и разные молитвы, в основном связанные с попытками остаться в живых, но вернувшись в больницу, я снова стал атеистом, пока снова не начнется стрельба — или,