Эовин. Выбор воительницы - Эльвира Цайсслер

направила энергетическую волну вниз по всему телу, представляя, как руки и ноги становятся тоньше и длиннее, освобождаются от металлических оков. Кожу слегка покалывало, магия точно вибрировала под ней.

Эовин потянула за кандалы и напряглась, приготовившись к прыжку, чтобы свалить ничего не подозревающего стража на землю.

Тело сжалось, сухожилия и суставы протестующе дрогнули и скрипнули, когда кандалы вдруг резко замедлили ее движение. Эовин качнулась назад и осталась бессильно болтаться на цепях в подвешенном состоянии.

– Смотрю, ты бодрячком, – удовлетворенно заметил стражник.

Ошеломленная Эовин тянула и дергала наручники. Почему задумка не сработала? Она ведь чувствовала магию, почему та ей не подчинялась?

– У тебя ничего не выйдет, – покачав головой, заявил охранник. – Эти цепи удерживают ульфаратцев, у потомков тем более нет шансов, – пояснил он, указав на выбитую на металле руну.

Эовин узнала этот рисунок. Всего несколько месяцев назад она срезала такой с собственной кожи. Та самая руна, что сдерживала ее способности к трансформации. Снова.

Следовало догадаться, что Ирион нашел средства и способы заставить собственный народ подчиняться.

В который раз Эовин осознала безвыходность своего положения. Сейчас она целиком и полностью зависела от Ульфарата. Ну хотя бы к ней возвращался рассудок. К сожалению, она сомневалась, что все это затеяно исключительно по доброте душевной. Куда сильнее верилось, что ее дорогой дедушка замышлял очередную жестокость.

Ульфаратец же отвернулся и покинул камеру.

– Нет, прошу! – в отчаянии закричала Эовин, когда он на мгновение остановился, намереваясь нажать на спусковой крючок, который снова активировал бы световую решетку.

Казалось, она не вынесет, если снова останется в тюрьме. И было уже неважно, что так она продемонстрировала свою слабость. Ульфаратцы и без того уже все поняли. Они точно знали, как ее сломать.

Мужчина ухмыльнулся и зашагал прочь.

Эовин с облегчением смотрела ему вслед. По щекам покатились слезы благодарности. Она никак не ожидала, что мужчина проявит сочувствие.

Вскоре растянутые плечевые суставы начали гореть, и Эовин внезапно почувствовала голод и жажду, которых не замечала все это время. Будто на прутья решетки наложили заклинание, блокирующее подобные ощущения. А сейчас, поскольку их не активировали, пропал и эффект заклинания.

«Нет, – осознала Эовин, – решетка не блокировала эти ощущения, она скорее… как бы отрезала их».

А сейчас девушка все острее чувствовала слабость из-за вынужденного многодневного голодания, а также жажду, которая становилась все невыносимее. Без этого заклинания она бы уже была измучена и истощена, оно лишь слегка отсрочило неизбежное.

Во рту пересохло, и Эовин отчаянно пыталась накопить слюну.

И снова время потянулось мучительно медленно, но на этот раз она осознавала каждую проходящую минуту. Когда уже начала беспокоиться, что тюремщики просто заменили один вид пыток другим, в коридоре вдруг послышались шаги и голоса.

Ненавистный баритон деда, который она узнала бы среди сотен, и незнакомый женский голос – жесткий и чистый.

Эовин невольно задрожала от волнения, от предвкушения, от страха.

Кто это? Неужели Кайлани? Ее мать? Интересно, что она скажет, что сделает, когда увидит страдания Эовин.

Фируниан утверждал, что семья для ульфаратцев превыше всего. Однако к ее деду это явно не относилось.

А что же мать? Может, хоть она поддержит дочь, плоть от плоти, кровь от крови? Или она такая же жестокая, как Ирион? Так же одержима идеей безграничной власти, как он?

– Я не понимаю, что мы тут забыли, – требовательно и капризно спросила женщина.

– Скоро сама все увидишь, моя дорогая.

Они приблизились к клетке. Эовин напрягла каждый мускул лица, чтобы не выдать эмоций. Ее взгляд остановился на женщине. Сомнений не оставалось – на картине Фируниана была изображена именно она.

Эовин не представляла, должна ли испытать облегчение от этого или ужаснуться.

Кайлани оказалась обладательницей кроваво-красных губ и светлых волос, настолько коротких, что они даже не прикрывали уши. Одета она была в мешковатые брюки, светлый облегающий топ и темно-синюю накидку в пол, на шее висело блестящее колье.

На миг зрачки ее глаз – лиловых, как у отца и дочери, – расширились, но затем Кайлани со скучающим видом повернулась к Ириону.

– И что я должна тут увидеть?

– Посмотри внимательнее, любовь моя. Ничего не замечаешь? – промурлыкал он.

Она со вздохом повернула голову и мельком оглядела Эовин.

– Потомок в цепях. Я слышала, тебе очень нравится на них охотиться. – Кайлани пожала плечами. – Но я так и не возьму в толк, на что ты рассчитываешь. Какова цель этой охоты?

– Что ж, я думаю, на этом охоту можно прекратить.

– О, я очень рада за тебя. А теперь можно я наконец приму ванну? Я долго отсутствовала. – Она уже отвернулась. – И не рассчитывай, что в следующий раз прибегу по первому твоему слову.

– Не спеши, милая, – улыбнулся Ирион. – Мы оба знаем, почему ты сейчас, ни секунды не колеблясь, пошла за мной.

– Да ну? Правда, что ли? – Не испугавшись, она уставилась на отца.

– Еще как. – Он сделал несколько шагов по направлению к Эовин, которая молча и напряженно следила за их разговором. – Это стоило мне некоторых усилий, но я нашел ее. Я нашел твою дочь. Ты предала родного отца и собственный народ, и вот оно, наглядное доказательство твоего проступка.

– Опять ты об этом, – вздохнула Кайлани. – Все не можешь успокоиться? Сначала обвинял меня в романе с каким-то дикарем, а теперь утверждаешь, будто у меня еще и ребенок от него? – Она снова вздохнула. – А я-то полагала, что завоевание этого отсталого мирка даст тебе множество новых возможностей и ты забудешь свои глупости, отец. Как видно, я ошиблась. Или тебе самому так хочется стать дедушкой, что ты начинаешь выдумывать?

– Значит, продолжаешь все отрицать?

– Да. – Она решительно посмотрела на Ириона. – У меня никогда не было никаких детей, и я не планирую становиться матерью.

– Ну хорошо. – Он понимающе кивнул. – Уверен, ты помнишь, как это бывает. – Ирион вытащил длинный изогнутый кинжал из черных ножен на поясе. – Помнишь, как сидела с ее отцом на передовой, совершенно спокойная. Дни все тянулись и тянулись… он мучился от невыносимой боли и медленно, очень медленно умирал. Одно твое слово могло бы положить конец его страданиям, спасти его, но ты проявляла упрямство.

Эовин потрясенно уставилась на нее. Так это Кайлани приговорила ее отца к пыткам и смерти? И сама же наблюдала, как это происходит?

Кайлани скучающе пожала плечами, как будто об этом не стоило вспоминать.

– А как еще было тебя убедить, что меня ничто не связывает с этим человеком? – Она с таким презрением произнесла последнее слово, что у Эовин все внутри похолодело. Ее