Дитрих Бонхеффер. Праведник мира против Третьего Рейха. Пастор, мученик, пророк, заговорщик - Эрик Метаксас

15 апреля Бонхёффер отправился из Лондона в Берлин, чтобы вступить в должность главы первой семинарии Исповеднической церкви. Двадцать три кандидата в священники были готовы приступить к учебе, многие из них уже собрались в Берлине, однако места для их размещения еще не подыскали. Через два дня Бонхёффер и Франц Хильдебрандт занялись поиском подходящего здания в берлинском районе Бранденбург, но ничего не нашли. Им предложили церковное здание «Дом Буркхардта», прежде использовавшееся под образовательные и социальные службы. Не слишком похоже на идиллические места, которые только что осматривал Бонхёффер, ни зеленых лужаек, ни ограды от овец, но он был рад и этому. Другое дело, что в такой обстановке вряд ли бы удалось осуществить мечту о чем-то подобном монастырским общинам, какие он наблюдал в Англии.

И тут 25 апреля пришло известие, что до 14 июня можно занять Библейскую школу Райнланда на балтийском побережье. Обветшавшее здание, которое летом использовали для выездных семинаров, находилось позади песчаного пляжа, там в эту пору года свирепствовал холодный ветер. Однако имелись и деревянные фермерские постройки и крытые соломой неотапливаемые дома, где кое-как могли устроиться семинаристы. Все, в том числе и сам Бонхёффер, были молоды и жаждали приключений. На следующий же день Бонхёффер повез вверенное ему стадо будущих пастырей за триста с лишним километров, к морю, и там начал вымечтанный эксперимент совместной христианской жизни.

До 1874 года Цингст был островом в Балтийском море. В один прекрасный день шторм создал перемычку шириной сто метров, соединившую Цингст с берегом Померании, и таким образом превратил его в полуостров. На этот полуостров и выехали в конце апреля 1935 года Бонхёффер с кандидатами на сан, намереваясь открыть там первую семинарию Исповеднической церкви.

В приморской деревне Бонхёффер осуществит, наконец, план, годами вызревавший в его душе. Когда Мартин Нимёллер предложил Бонхёфферу возглавить семинарию, он понятия не имел, какие силы приводит в движение. Поскольку его порой смущало богословие Бонхёффера, в качестве противовеса он дал ему в помощники Вильгельма Ротта. Ротт был человек совершенно надежный и предсказуемый в богословских вопросах. Ротта, однако, не предупредили, что он должен присматривать за Бонхёффером, а у него ни учение, ни методы Бонхёффера не вызвали ни малейшего сомнения. Все шло как бы само собой, тем более что многие семинаристы учились у Бонхёффера в Берлинском университете и привыкли к его методам.

Бонхёффер задумал создать нечто вроде монашеской общины, где жизнь будет строиться на тех принципах, которые Иисус дал своим ученикам в Нагорной проповеди. Семинаристы должны были стать не просто студентами-богословами, но последователями Христа. Затевался необычайный эксперимент общинной христианской жизни, «жизни вместе», как назовет это Бонхёффер. В лютеранской традиции подобный опыт отсутствовал и отдавал «католицизмом», а «католицизм» у многих вызывал рефлекторную отрицательную реакцию – у многих, но только не у Бонхёффера, который давно перерос подобные разделения и не боялся критики. Он видел, что евангелическое христианство отклонилось от первоначальных устремлений Лютера, как в свое время Римская католическая церковь, по мнению Лютера, отошла от заветов святого Петра и, хуже того, от заветов Христа. Бонхёффер искал не чего-то нового, но вдохновленного Святым Духом «исправления курса».

В книге «Ученичество» Бонхёффер рассмотрит богословский аспект отхода лютеранства от первоначального, разработанного Лютером понимания – благодарности в ответ на Божью благодать – к той неблагодарности, которую он назвал «дешевой благодатью». Существенная часть проблемы, по мнению Бонхёффера, заключалась в особенностях богословского образования лютеран, которое формировало не учеников Христа, но оторванных от жизни богословов и клириков, не способных жить христианской жизнью, а тем более помогать другим в налаживании такой жизни. Церковь утратила связь с теми самыми людьми, которыми призвана была руководить и указывать им путь. В этом отношении критика со стороны Людвига Мюллера и «немецких христиан» была вполне заслужена Церковью, вот только решение они предлагали чересчур примитивное – сделаться верным национал-социалистом. Для них богословское учение было жалкой чушью, неинтересной пресловутому «человеку с улицы». Бонхёффер же стремился к тому, чтобы учение стало насущным для «человека с улицы», и упрекал Церковь за недостаток старания в этой области. На преодоление этой проблемы и был направлен его эксперимент.

Молодые люди получили в свое распоряжение уединенное место в ста метрах от дюн, главное здание и пристройки. В пределах видимости не было других ферм, от маленького городка Цингста их отделяло полтора километра. Наверное, Бонхёффера порадовал знак: в нескольких километрах к югу лежал другой маленький город – Барт.

Четверо из двадцати трех студентов выросли в Саксонии, в том числе Эберхард Бетге. Они учились в обычной семинарии Виттенберга, но после Далемской декларации приняли сторону Исповеднической церкви, и Мюллер их выгнал. Бетге приехал на день или два позже других, на исходе апреля, как раз после вечерней трапезы. Он сразу же побежал на берег, где, как обычно по вечерам, семинаристы играли в футбол. Пожав руки троим землякам из Магдебурга, он спросил, где находится господин директор. Ему указали на Бонхёффера. Бетге ничего о нем раньше не слышал, не знал о его роли в церковной борьбе и изумился тому, как молод и спортивен «начальник» – с виду он бы не отличил его от студентов. Узнав о прибытии нового семинариста, Бонхёффер подошел к нему и предложил прогуляться вместе по пляжу.

Он расспросил Бетге о его родных, о том, как он рос и чему учился, каков его опыт в церковной борьбе и как он воспринял решение Мюллера исключить его. Снова неожиданность: глава новой семинарии задавал столь личные вопросы и с явным интересом и сочувствием принимал новичка! Семинаристов приучали соблюдать почтительную дистанцию по отношению к преподавателям, но Бонхёффер несколько дней спустя попросил называть его не «господин директор» « Herr Direktor », но Bruder Bonhoeffer, «брат Бонхёффер»309.

В тот вечер, когда молодые люди шли вдоль берега и беседовали, ни один из них еще не знал, сколь судьбоносной окажется их встреча. Прошлое у них было совершенно разное: один – отпрыск высокообразованной грюневальдской элиты, отец – знаменитый врач, скептически воспринявший профессию сына, другой – простой деревенский юноша из небольшого саксонского селения Циц, но его отец был пастором и хотел, чтобы сын пошел по его стопам. Отца Бетге потерял в отрочестве, за двенадцать лет до этой встречи.

Очень скоро выяснилось, что эти двое имеют гораздо больше общего, чем можно было бы предположить заранее. Оба были чрезвычайно восприимчивы к литературе, музыке, искусству, их интеллектуальные и эстетические предпочтения во многом совпадали. Тогда, на берегу, они, конечно, не предполагали, что сблизятся настолько, что вызовут ревность у прочих семинаристов, не знали и того, что еще только зарождавшаяся дружба послужит сохранению и распространению наследия Бонхёффера во всем мире, и того, что через шестьдесят пять лет, когда не станет и Бетге, их имена соединятся навеки в памяти благодарного потомства. Ничего этого пока нет – два почти еще незнакомых друг другу человека прогулялись вдоль берега, повернули назад и возвратились в фермерский дом Цингста.