Трудности языка - Ксения Кононова
Шрифт:
Интервал:
Вдруг подаешься вперед и спрыгиваешь на пол. Подталкиваешь меня, пока я не упираюсь бедрами в разделочный стол, а когда опускаешься передо мной на колени, у меня уже просто оплавились все контакты в мозгу, и случилось короткое замыкание. Твои губы на моем стояке и я прикрываю глаза, запрокинув голову и вцепившись руками в края столешницы, чтобы не упасть. Лижешь, сосешь, слегка заглатываешь, отпускаешь, двигаешь ладонью, меняя темп, и вновь сначала. И если в твоей жизни действительно не было других мужчин кроме меня, тогда это просто у тебя в крови. Такое впечатление, что ты только этим и занимался. Или же все дело во мне. В моем отношении к тебе, которое способно превратить любое твое случайное прикосновение в самую безумную ласку. Осторожно толкаюсь тебе навстречу, и ты не сопротивляешься. Потерялся в тебе, и ни за что на свете не откажусь от этого блаженного болезненного наслаждения, которое могу испытать только с тобой. Даже если у меня будет появляться подобная возможность только раз в месяц, я согласен. Потому что ты — все, что я хочу. Ты — все, что мне нужно. Легкие сводит спазм, конвульсивная дрожь проходит по телу, и я дергаюсь назад, но ты протестующе мычишь, удерживая меня, и так же, как и я совсем недавно, с готовностью сглатываешь пока эхо моего гортанного стона, наполняет тишину кухни. Ноги моментально становятся ватными. Ты поднимаешься и обнимаешь меня за поясницу, прижимая к себе, пока я, по инерции уткнувшись влажным лбом в твое плечо, пытаюсь сделать полноценный вдох.
— Я думал он уже никогда не уйдет, — тихо смеешься и проводишь пальцем по моей щеке. Непроизвольно смеюсь в ответ. Зная своего друга, мне еще предстоит обсуждение вашей встречи. Повезло просто, что у него пока своя головная боль на первом месте. — А теперь я хочу в ванну.
— Душ? — подняв голову, чуть отстраняюсь.
— Нет, ванну. Я не люблю душ.
Через пятнадцать минут, почти неожиданно для себя, я уже полулежу, опираясь спиной о твою грудь в теплой воде. В моем мозгу опять сотни вопросов, но я не знаю с какого начать, и стоит ли это вообще делать. Что мне даст это знание? Я все равно не имею на тебя никаких прав. Твой палец вновь что-то пишет на моем плече, отвлекая и вместе с тем вводя в какой-то транс, от которого даже шевелиться не хочется.
— Что ты пишешь? — не громко.
Ты не отвечаешь. Подушечка пальца проводит линию и два полукруга — «B». Аккуратная петля превращается в «é». Извивающаяся змейкой «s», а следом за ней «a»… Не даю тебе дописать. Чуть поворачиваю голову и, дотянувшись, целую. Одними губами.
— Правильно?
— Ты всегда был способным, — уткнувшись в мою макушку.
— Просто учитель смог заинтересовать предметом, — чувствую, как ты беззвучно смеешься и твое дыхание в своих волосах. — А ты так и не выучил русский, — почему-то произношу, улыбаясь.
— Да, стыдно признаться, но иностранные языки не мое, — хмыкаешь. — Почему-то для меня это слишком трудно.
— Но ты же свободно владеешь английским…
— Только потому, что учил его одновременно с родным испанским. У родителей в доме до сих пор работает замечательная женщина Холли. Она меня и учила, выполняя помимо своих обязанностей по дому еще и роль нашей няни… — резко замолкаешь. А я, не обратив на это внимания, рассеянно переспрашиваю.
— Вашей? У тебя есть брат или сестра? — вдруг вспомнив, как ты утром отреагировал на рассказ Арсения.
Твой палец замирает на моей коже и спустя несколько секунд ты, наконец, отвечаешь.
— Сестра. Была, — отстраняюсь и поворачиваюсь к тебе лицом. — Она умерла, когда мне было пятнадцать.
— Мне жаль. Извини.
Ты киваешь. Я не спрашиваю подробности, но ты вдруг сам продолжаешь:
— Ее звали Соледад, и ей было девятнадцать. Передозировка наркотиками. Пролежала в коме неделю и врачи сказали, что она уже не выйдет. Ей просто отключили приборы жизнеобеспечения. Она не была наркоманкой. Попала в какую-то компанию и вероятно решила попробовать. Я помню тот вечер, она поругалась с родителями и ушла, хлопнув дверью. Почти так же, как сегодня рассказывал твой друг. А под утро позвонили из госпиталя и сказали, что ее привезла скорая помощь. Отец так и не выяснил с кем и где она была той ночью и кто вызвал скорую. Ее нашли в парке на лавочке, — замолкаешь и через несколько секунд грустно хмыкаешь. — Извини, не обязательно было тебе это рассказывать, но мне почему-то захотелось, чтобы ты знал.
Усаживаюсь на твои ноги, упираясь ладонями в бортик ванной за твоей спиной и мягко целую в губы. Чтобы отвлечь тебя. И себя. Да, теперь я знаю. Знаю, почему на самом деле ты стал «куклой» для своих родителей и теперь-то я окончательно осознал, что ты никогда не будешь моим. Тебе никто не позволит, даже если ты вдруг захочешь этого сам. Они не смогут лишиться своего идеального сына. А ты вряд ли решишься на это.
Отказаться. Перестрадать. Перемучаться. Пережить. Прямо сейчас. Поставить точку. Жить, зная, что сам оттолкнул тебя, чтобы обезопасить нас обоих и попытаться забыть…
Я тряпка. Я слабак. Я безвольное существо, у которого никогда не хватит силы воли добровольно отказаться от тебя. Потому что я твой. С момента нашего первого поцелуя в коридоре той съемной квартиры, где ты занимался со мной испанским. Люблю тебя. Просто потому что люблю, без всяких причин, объяснений, целей и смысла. Умирать каждой секундой тебя. Сгорать каждой секундой одиночества. Метаться каждой секундой разъедающих сомнений.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!