Сияние - Стивен Кинг

– ПАПА, ЭТО ОНА.

Джек медленно перевел взгляд на лицо Венди. Его глазанапоминали маленькие серебряные монетки.

– Венди? – Голос тихий, почти мурлыкающий. – Венди, что ты сним сделала?

Ошеломленная Венди, не веря собственным ушам, уставилась намужа. Лицо было бледным. Она покачала головой.

– Джек, ты же должен понимать…

На улице опять пошел снег.

Джек отнес Дэнни в кухню. Мальчик не переставал исступленновсхлипывать, отказываясь оторвать лицо от груди Джека. В кухне он вернул Дэннижене, которая все еще казалась ошеломленной и неверящей.

– Джек, я не знаю, о чем он говорит.

– Я верю, – сказал он, хотя себе вынужден был признаться,что столь неожиданная, головокружительно быстрая смена ролей до определеннойстепени радует его. Но Джек сердился на Венди всего мгновение: где-то внутривсе сжалось – и прошло. В глубине души он знал, что Венди скорее обольетсябензином и чиркнет спичкой, чем причинит Дэнни вред.

На дальней конфорке пыхтел на медленном огне большой чайник.В свою личную большую керамическую чашку Джек бросил пакетик с заваркой и дополовины налил кипятка.

– Есть шерри для готовки? – спросил он.

– Что?.. А, конечно. Две или три бутылки.

– В каком шкафу?

Она ткнула пальцем и Джек достал бутылку. От души плеснув изнее в чай, он убрал шерри на место и последнюю четверть чашки долил молоком.Потом добавил три столовых ложки сахара и размешал. Эту смесь он отнес Дэнни,чьи всхлипы утихли, превратившись в хлюпанье носом и икоту. Но он весь дрожал,а глаза были широко раскрыты и неподвижны.

– Хочу, чтобы ты это выпил, док, – сказал Джек. – На вкусэто хрен знает какая гадость, но от нее тебе станет лучше. Выпьешь за папу?

Дэнни утвердительно кивнул и взял чашку. Он чуть-чуть отпил,скривился и вопросительно взглянул на Джека. Тот наклонил голову, и Дэнни отпилеще. Где-то в самой середке Венди ощутила знакомый укол ревности – она знала,за нее мальчик не стал бы это пить.

Вслед за этой мыслью пришла другая, от которой сделалосьнеуютно, даже страшно: уж не хочется ли ей думать, будто Джек виноват? Может,она так сильно ревнует? Так могла бы думать ее мать, и это было действительноужасно. Она помнила, как в одно из воскресений отец повел ее в парк, а онаухнула на детской площадке со второго кольца и ободрала обе коленки. Отецпривел ее домой, и тут мать завизжала на него: «А ты что делал? Почему ты несмотрел за ней? Что ты за отец?»

(Она загнала его в могилу; к тому времени, как ониразвелись, было слишком поздно.) Венди не оправдала Джека даже за недостаткомулик. Ни на миг не усомнилась. Она чувствовала, как горит лицо, но с какой-тобеспомощной окончательностью понимала: если бы пришлось проиграть все это ещераз, она бы думала и поступала точно так же. Хорошо это или плохо, но онавсегда несла в себе частицу матери.

– Джек… – начала она, не уверенная, чего хочет – извинитьсяили оправдаться. И то, и другое, знала Венди, бесполезно.

– Не сейчас.

Чтобы выпить половину содержимого большой чашки, Дэннипонадобилось пятнадцать минут, и за это время он заметно успокоился. Дрожьпочти прошла.

Джек серьезно положил сыну руки на плечи.

– Дэнни, как по-твоему, ты в состоянии точно рассказать нам,что с тобой случилось? Это очень важно.

Дэнни перевел взгляд с Джека на Венди и обратно. Этабезмолвная пауза прояснила и ситуацию, и их положение в ней: снаружи, нанося ссеверо-запада новый снег, выл ветер, старый отель, попадая в очередной бурныйпорыв, потрескивал и постанывал. Венди неожиданно отчетливо осознала ихразобщенность, словно ее ударили под ложечку – такое с ней бывало и раньше.

– Я хочу… все вам рассказать, – выговорил Дэнни. – Жалко,раньше нельзя было. – Он держался за чашку, как будто успокаиваясь ее теплом.

– А почему, сынок? – Джек осторожно откинул со лба Дэннипотные, слипшиеся волосы.

– Потому что эту работу тебе нашел дядя Эл. А я не могпонять, как это тебе здесь сразу и хорошо, и плохо. Эту… – Мальчик взглянул наних, прося помощи. Он не находил нужного слова.

– Дилемму? – осторожно спросила Венди. – Когда любой выборнехорош?

– Да, ее. – Он с облегчением кивнул.

Венди сказала:

– В тот день, когда ты подстригал кусты, мы с Дэнни подороге в город поговорили. В тот день, когда в первый раз выпал настоящий снег.Помнишь?

Джек кивнул. День, когда он подстригал живые изгороди, онпомнил очень четко.

Венди вздохнула.

– По-моему, мы не договорили, а, док?

Дэнни – воплощенное горе – потряс головой.

– А о чем вы, собственно, говорили? – спросил Джек. – Неуверен, по душе ли мне, что мои жена и сын…

– Обсуждают, как любят тебя?

– Какая разница, все равно ничего не понятно. Я себячувствую так, будто пришел в кино к середине фильма.

– Мы говорили о тебе, – спокойно сказала Венди. – И, можетбыть, не все говорилось словами, но мы оба понимали. Я – потому, что я твояжена, а Дэнни – потому, что он… просто многое понимает.

Джек молчал.

– Дэнни выразился очень точно: казалось, этот переезд тебена пользу. В Стовингтоне осталось все, что давило на тебя, делая несчастным. Тыстал сам себе хозяин, ты работал руками и мог поберечь голову – полностьюосвободить ее для вечерних занятий литературой. Потом, не знаю точно, когда…стало казаться, что жизнь здесь для тебя нехороша. Столько времени проводить вподвале, так дотошно просматривать эти старые бумажки, всю эту давнюю историю…Ты разговариваешь во сне…

– Во сне? – переспросил Джек. Лицо выразило осторожноеизумление. – Я разговариваю во сне?

– Почти всегда неразборчиво. Один раз я проснулась, чтобсходить в туалет, а ты говорил: «К черту, хоть игральные автоматы внесите,никто не узнает, не узнает никогда». В другой раз меня разбудил ты – ты кричал:«Маски долой, маски долой, маски долой!»

– Господи Иисусе, – сказал Джек, потирая лицо рукой. Онказался больным.

– А все старые привычки, привычки пьяницы! Жуешь экседрин,все время обтираешь губы. По утрам всем недоволен. И потом, ты еще не сумелзакончить пьесу, правда?