Где ночуют боги - Дмитрий Владимирович Иванов

Только на следующий день Антон узнал, что Сократ обозвал Аэлиту легкомысленной, за что и был побит сестрой, владеющей приемами женской убыхской борьбы, которым ее научил Ибрагим – чтобы она могла дать отпор любому мужчине, если нужно будет. Аэлита сказала Антону, что Сократ, вообще-то, был прав. Антон не должен был брать ее за руку, потому что не может взять ее в жены. Потому что сам не помнит, кто он. А выйти замуж за того, кто не помнит себя, Аэлита не может. Какой бы он ни был симпатичный. Последнее Антону понравилось. Ему показалось, что он Аэлите нравится. Но он тут же отогнал эти мысли от себя. Он подумал, что она права. Он не может взять в жены никого, потому что сам не понимает, кто он. Он, пожалуй, самый незавидный жених, какого только можно представить.

Сколько себя помнила, Аэлита помнила и слова Ибрагима:

– Будет человек, который забыл, как его зовут. В трудный час он поможет нам.

Ибрагим это пророчество слышал от Папижа. А тот от Кукужва. Пророчество уходило в глубь веков, населенных мамонтами.

Аэлита верила, что в тысячелетнем пророчестве имелся в виду он, человек, которого в деревне называли просто Сынок. Как никогда еще в его жизни, дни Антона Рампо теперь проходили одинаково. Утром он просыпался в «военном санатории» и шел на кофе к Ларис, где слушал рецепты борьбы с осами и положительные прогнозы на предстоящую жизнь. Потом шел гулять в горы. С Сократом. Мальчик вынужден был с Антоном помириться, потому что ему сказал три слова по-птичьи Ибрагим, после чего Сократ пришел к Антону с миротворческим предложением. С ним еще два раза они ходили на Аибгу. А потом Антон обнаружил, что хоть и не помнит, кто он, зато хорошо запоминает невидимые тропинки в лесах и горах – в голове было много свободного места. И он сам стал ходить на Аибгу, один. Первый раз было трудно, с раннего утра до поздней ночи он шел, очень устал, а на обратном пути все-таки немного заблудился и попал в колючие лианы. Во второй раз все прошло легче, а потом совсем просто. Антон ходил по горам до вечера, потому что, на то чтобы подняться, посидеть под старой грушей и спуститься уходил весь день. Там, на месте последнего сражения Бестужева-Марлинского, Антон даже один раз уснул. Ему снилось, что деревья взяли его в свой разговор: он слышал, как они говорят между собой. Один лист другому сказал, качнувшись и указав на Антона:

– Как они живут без корней?

И все листья на дереве задрожали – засмеялись над человеком. Но Антон не обиделся. Он был рад, что деревья взяли его в разговор, хотя бы для того, чтобы над ним посмеяться.

Возвращаться приходилось иногда уже в сумерках, в горах было страшновато иногда. Встречал Антон и «сухумских пацанов» – гамадрилов, но больше их не боялся и поступал как Сократ – хватал ветку с земли, кричал на них, и гамадрилы тогда убегали в панике, с матерными криками.

Однажды Сократ на тренировке по дзюдо, куда ездил несколько раз в неделю – секция была далеко, в городе, – получил растяжение на ноге и хромал неделю, и подняться на Аибгу не мог. Сократ не хотел, чтобы Антон его заменял, он собирался сам пойти к дереву. Но Ибрагим сказал, чтобы это сделал Антон. Так Антон один раз не просто навестил старую грушу, а пришел к ней от имени убыхов, как это делал Сократ. Антон был очень горд и выполнил поручение с большим рвением. По примеру Сократа, он рассказывал груше все последние новости в деревне, правда, по-русски – он рассудил, что груша хорошо понимает русский, раз общалась с Бестужевым-Марлинским.

Потом кончилась дождливая и ветреная, короткая весна и резко настало лето. Лето в горах приходило быстро. Вдруг становилось не тепло, а жарко. День теперь был длинным, ночь – душной, а небо – черным и в звездах. Небо в горах было ближе. Когда ночи стали тяжелыми, душными, Антон даже несколько раз оставался на Аибге на ночевку и научился залезать на грушу и спать на ней, как леопард. Спать так было трудно и очень жестко. Лежать на земле было бы намного мягче, но Антон хорошо запомнил зубробизона, и проснуться на его рогах не хотелось. Утром Антон слезал с груши, дремал еще час-другой под деревом, на земле. Потом шел вниз, домой, в деревню. Скоро Антона уже знали пограничники, они привыкли к нему и перестали спрашивать, кто он и есть ли у него паспорт. Немой-Глухой-Но-Не-Слепой тоже Антона знал. Иногда Антон помогал Само выращивать шелкопрядов, а один раз подсобил дяде Эдику в новом эксперименте, когда тому нужен был кто-то, кто будет держать вместе контакты в одной комнате, пока Тесла соединит клеммы в другой – очень важно это было сделать одновременно. Без Антона дядя Эдик сам пробовал проводить эксперимент – предельно быстро, как мог, бегал из одной заваленной радиодеталями комнаты в другую. Неизбежно – тем более что дядя Эдик не был кенийским бегуном – возникала существенная задержка, и она искажала результаты эксперимента. Благодаря Антону опыт прошел чисто, и изобретатель сказал своему ассистенту, что тот присутствует сейчас при заре новой физики, а возможно, даже при заре вообще какой-то новой науки. Антон был взволнован этим сообщением почти так же, как сам дядя Эдик. Присутствовать при заре новой науки было интересно и совсем не трудно – надо было просто держать контакты, которые немного нагревались и пощипывали Антона за пальцы.

Летом наступили перемены. Наступили так же резко, как лето. На Аибгу однажды утром приехала комиссия. Она была большой. В ней было двадцать мужчин. Все они были в костюмах и полноватые, с животами, всем было жарко, они потели и вытирали лбы и затылки платочками. У потеющих мужчин с собой была карта Аибги. Они стали ходить по холмам и что-то обсуждать и отмечать на карте.

Первым появление комиссии обнаружил пастух Артуш. Он сообщил Ларис. Она вышла к мужчинам и спросила, что они делают. Потеющие ей ответили:

– Работаем.

Остальные жители деревни тоже вышли вслед за Ларис. Ветер помогал местным подслушивать, что пришлые говорят, – он приносил слова. Слова были удивительные, казалось, они выпрыгивали из романов Айзека Азимова. Фантастику местные не очень любили, потому что успели насмотреться в жизни фантастики, разной.

Потеющие говорили:

– Здесь будет мега-аквапарк… суперкорты… гипер-парковки… слалом-гигант… слалом-супергигант…

Потом один из потеющих, указав на деревню армян, сказал:

– Это что? Медиадеревня. Да. Правильно.

Армяне посмотрели на свою деревню и удивились. Никто из них не знал, что живет в медиадеревне, как оказалось. Коротко посовещавшись, они решили спросить комиссию, что им, армянам, теперь делать, как себя вести в медиадеревне.

Потеющие сказали жителям, что тот, кто хоть раз что-то строил, согласится, что иногда все сломать и соорудить с нуля проще, чем сто раз переделывать. С этим армяне, древний народ строителей, согласились. Так что деревню планировалось снести. И построить другую, медиадеревню. Армяне тут же спросили: можно ли будет в медиадеревне сделать прописку для родственников из Армении? Потеющие пояснили, что нет, в медиадеревне нельзя будет сделать прописку, нельзя красть невесту, жарить мясо, нельзя жить. Поэтому она и медиадеревня. В ней можно проводить пресс-конференции, брифинги и все в таком роде. Все было уже решено. Армяне, абхазы и все, кто живет на этой горе, перестанут жить здесь и переедут на другую, любую другую гору, главный из потеющих так и сказал, гакая по-краснодарски: