Тайна совещательной комнаты - Леонид Никитинский

— Угу, — сказал Виктор Викторович и взял еще кусок стерлядки, чтобы обдумать эту новую для него информацию, — Она тебе и про дело тоже рассказывала?

— Ну, немного, так-то я свое читаю; мы обедать вместе ходили, — сказала дочь, — У нас, конечно, таких интересных дел не бывает. Ну, убийством, конечно, нас тоже не удивишь, но чтоб такое, и чтоб еще фальшивые «Панасоники», и двадцать миллионов…

«Ловко», — подумал Виктор Викторович, но ничего не сказал, продолжая жевать рыбу и рассматривать фотографии внуков. Вряд ли дочь понимает, что это они специально, с отцом она бы так лицемерить не стала. Или понимает? Тут ведь такая граница, что не хочешь видеть — и не увидишь, если самому лучше принять все за чистую монету.

— А вот это елка в детском саду? — спросил он вслух. — Прошлый год, что ли?

— Конечно, видишь, как давно ты их уже не видел. Тебе когда квартиру-то дадут, я бы привезла их погостить на каникулах?

— Обещают скоро, — неопределенно ответил он.

— А может, мне и самой сюда перебраться? — начала дочь издалека, видимо, уже не первый между ними разговор.

— А что тебе не нравится в Саратове?

— Да какие в Саратове перспективы? И Павлу уже предлагают повышение, да и мне бы нашлось место где-нибудь хоть мировым судьей, меня уже знают в прокуратуре. На первых порах внуки и у тебя могли бы пожить с бабушкой, — застрочила пулеметом дочь, — А им образование нужно, разве в Саратове хорошую школу найдешь?

— А я бы сейчас, если бы вернуться на год назад, не уехал из Саратова, — сказал Виктор Викторович и погладил живот, где язва уже почти не давала о себе знать.

Он поглядел на дочь и вспомнил слова доктора о том, что спазмы бывают вроде наказания тому, кто должен был один раз в жизни что-то сказать, но так и не сказал. Он хорошо знал, как это бывает: на тебя смотрят люди, и ты уже набрал воздуха, но потом только сглотнул, двинул кадыком, если он у тебя есть, и все. Вот и спазм. Но это спазм. А язва тогда за что? Интересно, там у них тоже так расписано, как в Уголовном кодексе: за это то-то, а за это «от» и «до»? Нет, конечно, все это просто врачебная байка, насчет спазмов.

Вторник, 25 июля, 18.00

Кузякин как вошел, так сразу же и пожалел, что сюда приехал, ну не его это было место. Но отступать было некуда, и приходилось, останавливаясь у каждого тренажера, чтобы поставить вес поменьше и постараться сделать так, чтобы никто не обратил на это внимания, поднимать рычаги руками, разводить их локтями в стороны, гнуть спину и даже качать валик ногой в положении, которое он про себя определил как «раком». Старожилы фитнеса, все одетые в белоснежное или васильковое и бежевое, как ему казалось, не так презрительно косились на его стоптанные кроссовки, сколько их смешили сами потуги этого лишенного даже спортивной координации неофита. При этом Ри на него еще покрикивала, как надсмотрщик в каком-нибудь старом фильме про негров:

— Неправильно спину держишь! Так нагрузка неправильно распределяется!

— Отстань! — огрызнулся Кузякин и хотел было ловким движением соскочить с механической беговой дорожки, но запутался ногами и едва удержался за поручни.

Подтянутый мужик в васильковом и бежевом, которого соседняя дорожка несла во всю прыть, подмигивая зелеными и красными лампочками дисплея, посмотрел на него без всякого выражения и, продолжая свою рысь, попил водички из стакана, стоявшего перед ним в специальном гнезде. Кузякину даже в голову бы не пришло поставить себе тоже стаканчик, и Ри ему не подсказала. Ему наконец удалось слезть с этого приспособления, которое продолжало бы вертеться всю жизнь, если бы Ри одним движением не замедлила и не остановила его бег с помощью кнопки.

— Тебе не понравилось? — спросила Ри уже совершенно другим, приятельским голосом. — Ты просто не привык. Тут бежишь так же, как обычно, только еще можно регулировать: хочешь — потихоньку, хочешь — с ускорением, хочешь — в горку, хочешь — под горку. И тут кондиционер.

— Да знаю я, — сказал Кузякин, — Я лучше уж в лесу побегаю.

— Может, пойдем поплаваем? — спросила Ри.

— Я плавки забыл, — соврал Кузякин, представив, как он там будет плавать саженками.

— Мы сейчас тебе купим.

— Да не надо мне. Не надо, и все.

— Ну ладно, не хочешь плавать, хотя бы в бане попарься. Я сейчас возьму ключ от маленькой бани, не от общей, там мы будем одни.

Когда она это говорила, она имела в виду только то, что там ему не придется стесняться ни перед кем за его рыхловатое, если сравнивать с завсегдатаями фитнеса, тело, но он-то, конечно, сразу подумал про другое, и она вслед за ним тоже про это подумала, хотя Кузя был ей скорее как брат. Брат застыл столбом, неуклюжий и нелепый со своим хвостиком, перетянутым красной аптекарской резинкой, в стоптанных кроссовках среди блестящих продуманными металлическими хребтами тренажеров, среди белоснежного и васильково-бежевого великолепия. Ри пошла к Регине за ключом от бани для персонала, кстати, не такой уж и маленькой.

— А это кто? — сделав удивленное лицо, спросила у нее Регина.

— Это просто мой друг, — объяснила Ри.

— А что он такой странный?

— Да ничего он не странный, он нормальный.

— Прикольно.

Она взяла синий халат для Кузи и, поколебавшись, еще белый для себя.

— Ну, раздевайся, что же ты. Возьми халат. Отвернись, я переодену купальник.

Он повернулся к ней хвостом, бросил в рот жвачку, стал жевать и глядеть в окно, но слышал, и это было понятно даже по его двигающемуся от жевания затылку, как там шуршат и щелкают резинки купальника. Знал бы он, как они с Региной тут развлекаются с массажистами. Хорошо, что не знает.

— Чуть не забыл, — сказал он, не оборачиваясь и не делая попытки раздеться, — я же тебе тысячу привез все-таки для Анны Петровны. Раз уж мы обещали, хотя я думаю, уже без толку все это, и вообще. Все как-то сразу стало по-другому, и неохота ничего. Ты возьми, а я поеду. В суде все как-то было по-другому, а здесь, понимаешь, я чувствую себя как будто не отсюда. Ты понимаешь, о чем я говорю? С тобой такое бывает?

— Ну конечно, — сказала она, поправляя купальник перед зеркалом и видя в отражении, что он все так и сидит, лицом к окну и спиной к ней. — Вот в суде я в первые дни тоже себя так чувствовала, ну а потом мне все стали как родные. И ты тоже здесь привыкнешь, если будешь регулярно ходить. А я-то тут как рыба в воде. Я же в этом выросла в Алма-Ате, ну там спорт, и все такое. Да я ничего другого и не умею. Но ведь делать людей красивыми — это, в конце концов, тоже неплохо. Я же ничего плохого не делаю.

— Но ведь это только внешне, — сказал он, по-прежнему глядя в окно, как будто хотел туда улететь, как не умеющая летать птица, допустим курица, — Это получается обман, несоответствие. Это ужасно, когда красиво только снаружи, и ужасно, что это можно купить. Ведь ты же красивая не только снаружи… Просто внутри это пока еще не раскрылось.