Казанова - Елена Морозова

Но ни один из российских проектов Казановы не оказался востребованным. «Я писал о различных материях, дабы попытаться поступить на государственную службу, и представлял свои сочинения на суд императрицы, однако старания мои были напрасны. В России почитают только тех, кого сами пригласили. Тех же, что прибыли по своей воле, ни в грош не ставят. Может, они и правы», — мрачно заключил венецианец, покидая очередную страну, так и не ставшую для него землей обетованной. Перед отъездом он устроил в Екатерингофе праздник для друзей, с фейерверком и великолепным ужином, при этом содержимое его кошелька изрядно пострадало, зато приличия были соблюдены как должно, с русским размахом.

Путь Казановы лежал в Польшу. Большую его часть он проделал в громоздком дормезе, положив в него огромную перину. В Кенигсберге Соблазнитель продал свою «кровать на колесах» и взял место в почтовой карете до Варшавы. Путешествие это, занявшее шесть дней, было прескверным. 10 октября 1765 года Казанова прибыл в Варшаву.

В польской столице он сразу отправился к своему приятелю Кампиони, державшему там школу танцев, дабы тот просветил его, что и где есть интересного в городе. Второй визит он нанес князю Адаму Чарторыскому[66], к которому он имел рекомендацию от английского посла в Петербурге. В письме на четырех страницах посол превозносил таланты венецианца. Князь Адам представил Казанову королю Станиславу Понятовскому, принявшему при восшествии на престол имя Август, а Кампиони представил комедиантам и записным игрокам. С Авантюристом выразил желание познакомиться и славный воевода российский Август Чарторыский[67], отец князя Адама. Узнав, что в России Казанова только и делал, что развлекался, воевода Чарторыский пообещал свести его со светскими людьми в Варшаве и обещание свое сдержал. Приемы и представления требовали быть одетыми по последней моде, держать слуг, ездить в карете и жить в приличном месте. Пятидесяти цехинов, получаемых Казановой ежемесячно из Венеции, не хватало, и он скоро залез в долги. В периоды безденежья, равно как и болезней, когда амуры и карты становились Казанове недоступны, у него, более всего на свете страшившегося скуки, резко обострялся интерес к штудиям. Во время варшавского оскудения он воспылал интересом к богатой библиотеке монсеньора Залусского, епископа Киевского, куда он хаживал каждый день.

Неожиданно эрудиция Казановы вкупе с его любимым поэтом Горацием, коего он знал наизусть, принесла ему доход в размере двухсот золотых дукатов. На ужине, где присутствовал король, зашел разговор о «приятной сатире», и король, обращаясь к Казанове, спросил, какую сатиру Горация он мог бы назвать приятной. Венецианец ответил: «Те, кто молчать перед царем о бедности могут, получат больше, чем тот, кто просил». На следующий день, выходя из церкви, Станислав Август, стесняясь, сунул в руку Казанове сверток с двумя сотнями дукатов, коими тот расплатился с неотложными карточными долгами. С этого времени Авантюрист стал приходить по утрам к королю, и пока того причесывали, развлекал его всевозможными занимательными историями или же беседовал с ним о литературе. Все складывалось на редкость удачно, и попроси в эти утренние часы Казанова себе должности, он наверняка бы получил ее. Рассчитывая на место королевского секретаря, он, возможно, ждал, когда король сам предложит ему службу. Однако рок рассудил иначе.

В это время в главном городском театре владычицами сцены и сердец мужской части зрителей были две известные балерины: Анна Бинетти и Катерина Катай. Соперничество актрис породило соперничество среди поклонников; партию обожателей Катай возглавил Казанова, воздыхателей Бинетти — граф Браницкий[68] (быстро ставший любовником балерины). Бинетти была старая знакомая Казановы, он знал ее еще в Венеции и был ей многим обязан. Поэтому, увидев его среди своих противников, она разобиделась на него и стала гнать его из театра. Соблазнителю сие было чрезвычайно неприятно, ибо выступал он на стороне Катай исключительно потому, что ее поддерживало покровительствовавшее ему семейство Чарторыских.

Бинетти попросила своего любовника отомстить Казанове за нанесенное, как она полагала, ей оскорбление. Браницкий выбрал время, и когда после спектакля венецианец зашел в уборную к балерине Терезе Казаччи, вошел следом и оскорбил Казанову. В словесном поединке победителей не было, однако поле боя осталось за Браницким. Выразительно посмотрев на эфес шпаги, Казанова покинул уборную актрисы: он не хотел ввязываться в скандал из-за актрисы, к которой еще не успел воспылать нежными чувствами. Но стоило ему сделать всего несколько шагов, как в спину полетели слова: «Трус венецианский!» — услышанные несколькими офицерами, ставшими свидетелями оскорбления. Обернувшись, «трусливый венецианец» пригрозил убить «польского храбреца» и покинул театр, решив дождаться обидчика возле входа. Браницкий все не шел, Казанова продрог до костей и, не выдержав, отправился ужинать к Чарторыским. Так как среди гостей уже ходили слухи о столкновении Казановы и Браницкого, Авантюристу пришлось поведать обо всем воеводе российскому.

— И как вы советуете мне поступить? — завершив рассказ, спросил он.

— Тут я вам не советчик, — отвечал воевода. — Надобно делать либо все, либо ничего.

Вернувшись домой, Казанова лег спать, полагаясь на справедливость изречения «Утро вечера мудренее». Физически крепкий Казанова обычно спал долго, давая организму своему хорошенько отдохнуть. Но проклятые слова Браницкого, а главное, сознание того, что им есть свидетели, которые уже разнесли весть об оскорблении по всей Варшаве, не давали ему покоя. Пробудившись задолго до рассвета, Казанова написал Браницкому вызов и, призвав лакея, приказал тому отвезти письмо графу, отдать в собственные руки и не возвращаться без ответа. В ожидании Казанова места себе не находил: ответ графа Браницкого означал для него не просто быть поединку или нет. Если граф примет его вызов, значит, он почитает его за равного и ему не важно, что за Авантюристом не тянется длинный шлейф сиятельных предков… Граф вызов принял. Казанова преисполнился счастья и восторга. Гражданин мира встал вровень с сильными мира сего. Своим умом, своими познаниями он давно уже обогнал многих из них, но признан был впервые.

Затем начались переговоры об оружии. Авантюрист хотел драться на шпагах, ибо фехтовальное искусство знал до тонкостей, Браницкий же предпочитал пистолеты и лично приехал уговаривать Казанову. Тот согласился. Дуэль решено было не откладывать, дабы слух о ней не дошел до короля. В тот же день, в условленный час, берлина, запряженная шестеркой рысаков, остановилась возле трактира, где проживал Казанова; в берлине сидел Браницкий с несколькими приятелями; забрав Казанову, они поехали за город, к месту, выбранному для дуэли. Прибыв туда, польский граф предложил венецианцу самому выбрать пистолет, и тот, взяв наугад, громогласно объявил, что будет стрелять в голову (так сказать, психологически надавил на противника). Браницкий побледнел и, отшвырнув шпагу, рванул на груди рубашку, обнажив грудь. Вынужденный последовать его примеру, Казанова с сожалением расстался со шпагой и расстегнул камзол. Быстро разойдясь, соперники встали в позицию; Авантюрист предложил Браницкому стрелять первым, тот занервничал, рука его задрожала и в результате оба выстрелили одновременно. Казанова был ранен в левую руку, Браницкий же упал, обливаясь кровью. Отбросив пистолет, Казанова устремился к поверженному противнику, но тут над головой его взметнулись сабли друзей графа…