Выше звезд и другие истории - Урсула К. Ле Гуин

тонкое лицо вспыхнуло и ожило; он посмотрел на нее, потом куда-то мимо нее, ища ее спутников, снова на нее. В его глазах мелькали самые различные чувства – тревога, настороженность, восторг, недоверие. – Так ты здесь… с…

– Я пришла одна. Я должна… Я должна кое-что рассказать тебе…

– О Вере? – Улыбка с его взволнованного лица тут же исчезла. Теперь он был точно натянутая стрела.

– С Верой все в порядке. И со всеми остальными тоже. Но мои новости касаются тебя и вашего города. Что-то случилось вчера ночью… я не знаю что… а ты знаешь?..

Он кивнул, внимательно на нее глядя.

– Они очень разозлились и намерены явиться сюда – завтра ночью, по-моему. Это люди, которых специально натаскивал молодой Макмилан. Это бандиты, и они хотят арестовать тебя и других ваших лидеров, а потом… разозлить всех шантийцев настолько, чтобы они ответили ударом на удар, и тогда шайка Макмилана легко одержит победу, а потом заставит мужчин работать на своих латифундиях в качестве наказания за неповиновение. Они придут, когда стемнеет; я думаю, скорее всего, завтра. Впрочем, я не уверена. У Макмилана человек сорок этих бандитов, и все они вооружены мушкетами.

Лев по-прежнему внимательно смотрел на нее. Но ничего не говорил. И лишь некоторое время спустя в этом его молчании Люс услышала тот вопрос, на который сама так и не ответила.

И этот его незаданный вопрос настолько застал ее врасплох, она была настолько не готова хоть что-то сказать на сей счет, что тоже застыла, уставившись на него и мучительно краснея от растерянности и страха, но больше не могла выдавить ни слова.

– Кто послал тебя, Люс? – мягко спросил в конце концов Лев.

Совершенно естественно, что он сказал именно так: он и должен думать, что она, скорее всего, лжет или это Фалько использует ее для какого-нибудь своего мошенничества. Совершенно естественно предположить, что она служит своему отцу; вряд ли Льву могло бы прийти в голову, что она своего отца предает. Люс смогла лишь покачать головой. Руки и ноги у нее дрожали, перед глазами мелькали вспышки света; она чувствовала, что сейчас упадет в обморок.

– Мне пора возвращаться, – сказала она, но с места не двинулась: ноги ее не слушались.

– Тебе плохо? Да входи же, присядь. Ну хоть на минутку.

– У меня голова очень кружится, – сказала она тоненьким жалобным голосом. Ей даже стало стыдно за себя.

Лев провел ее в дом, и она уселась на плетеный стул возле стола в темной, с низким потолком комнате. Потом раскрутила шаль на голове – стало полегче и не так жарко; щеки перестали гореть, и пятна света уже не вспыхивали перед глазами. Она постепенно приходила в себя. Лев стоял рядом, у стола, и не шевелился. Он был босиком, в одних штанах; она не могла поднять на него глаза, однако не ощущала ни малейшей угрозы ни в его напряженной позе, ни в его молчании. И никакого гнева или презрения она тоже с его стороны не ощущала.

– Я очень спешила, – пояснила она. – Я хотела побыстрее вернуться назад, а идти пришлось долго, вот у меня голова и закружилась.

Вскоре она взяла себя в руки и обнаружила, что под волнением и страхом где-то в глубине ее души есть местечко, тихий уголок, и там ее внутреннее «я» может свернуться клубочком и подумать. Она помолчала, подумала и наконец снова заговорила:

– Вера все это время жила у нас, в Каса-Фалько. Ты об этом знал? Мы с ней виделись каждый день. И много разговаривали. Я рассказала ей о том, что слышала и что происходит вокруг. Она рассказывала… обо всем… Я пыталась уговорить ее вернуться сюда. Предупредить вас. Она не согласилась – сказала, что дала слово не совершать побега и должна свое слово сдержать. Так что пришла я. Я подслушала их разговор – Эрмана Макмилана и моего отца. Да, я подслушивала! Я стояла прямо под окном специально, чтобы подслушивать! Их речи привели меня в ярость. Просто тошно было слушать. И когда Вера наотрез отказалась пойти, я пошла сама. Ты знаешь об этих новых охранниках, о гвардии Макмилана?

Лев покачал головой, внимательно и напряженно глядя на нее.

– Я ничего не выдумываю, – холодно сказала она. – Никто меня не использует. Никто, кроме Веры, даже не знает, что я ушла из дому. Я пришла как раз потому… Мне осточертело, что мной все время пользуются! И мне отвратительна эта постоянная ложь! И меня тошнит от ничегонеделания. Можешь мне не верить. Мне это безразлично.

Лев снова покачал головой и захлопал глазами, словно в лицо ему вдруг ударило солнце.

– Нет, я не… Но рассказывай немножко помедленнее, ладно?

– Времени нет. Я должна вернуться, прежде чем кто-нибудь заметит. Ну ладно. Мой отец велел молодому Макмилану подготовить специальный отряд, состоящий из сыновей боссов. Этот отряд они хотят использовать против вашего народа. Уже недели две они только об этом и говорят. Они намерены явиться сюда, потому что что-то у них там случилось – не знаю уж, что именно, – в Южной долине, и схватить тебя и других ваших лидеров, чтобы заставить жителей Шанти ответить насилием на насилие, предать идеалы мирного сосуществования или – как вы это называете? – ненасилия. И когда вы вступите с гвардией Макмилана в бой, то непременно проиграете, потому что у них бойцы куда лучше обучены, и вооружены к тому же. Ты знаешь Эрмана Макмилана?

– Чисто внешне, по-моему, – сказал Лев.

Сам он настолько сильно отличался от того человека, чье имя Люс только что произнесла и чье лицо все время мерещилось ей – прекрасное лицо, и мускулистое тело, и широкая грудь, и длинные ноги, и сильные руки, и тяжелый мундир, и заправленные в высокие ботинки штаны, и широкий ремень, и плащ, и ружье, и плетка, и нож… А этот стоял перед ней босой, и она видела, как под его смуглой гладкой кожей проступают ребра и кости грудины.

– Я ненавижу Эрмана Макмилана, – проговорила Люс гораздо медленнее, чем прежде, словно сейчас она разговаривала со Львом из того маленького прохладного спокойного местечка внутри нее, где можно было подумать. – У него душа не больше ногтя. А тебе, по-моему, следует его опасаться. Я вот его просто боюсь. Ему нравится причинять людям боль. И не пытайся с ним разговаривать, как это у вас тут принято: он слушать не станет. Для него в мире существует только он сам. Таких людей можно только бить. Или бежать от них прочь.