Выше звезд и другие истории - Урсула К. Ле Гуин

Я, например, убежала… Ты мне веришь? – Теперь она уже могла наконец это спросить.

Лев кивнул.

Она посмотрела на его руки, крепко сжимавшие деревянную спинку стула; руки у него под смуглой кожей словно состояли из одних только нервов и костей; они были сильные и одновременно хрупкие.

– Хорошо. Тогда я должна идти, – сказала она и встала.

– Погоди. Ты должна рассказать это остальным.

– Я не могу. Ты сам им расскажешь.

– Но ты же сказала, что убежала от Макмилана. Неужели теперь ты к нему возвращаешься?

– Нет! Я возвращаюсь к своему отцу… к себе домой!

Однако Лев сказал правду: это было одно и то же.

– Я пришла предупредить тебя, – холодно сказала она. – Макмилан собирается подло вас обмануть и вполне заслуживает, чтобы его самого провели. Вот и все.

Но это было далеко не все.

Она выглянула в раскрытую дверь и увидела переулок, по которому ей придется идти, за ним улицу, потом представила себе обратный путь, Столицу, ее улицы, свой дом, своего отца…

– Я ничего не понимаю, – сказала она. И снова вдруг села: ее опять всю затрясло, хотя теперь уже не от страха – скорее от гнева. – Я не думала об этом… Вера говорила…

– Что же она сказала?

– Она сказала, чтобы я прежде всего остановилась и подумала.

– А она…

– Погоди. Я должна подумать. Тогда я не подумала, так что должна сделать это хотя бы теперь.

Несколько минут Люс сидела неподвижно, стиснув руки на коленях.

– Ну хорошо, – сказала она наконец. – Это война, говорила Вера. И видимо… я предала отца и его союзников. Вера – заложница в Столице. Раз так, я должна стать заложницей в Шанти-тауне. Если она не имеет права уходить и приходить, когда захочет, то и я не имею. Я должна через это пройти… – Воздух вдруг застрял у нее в горле, и голос в конце фразы сорвался.

– Мы не берем заложников и никого не сажаем в тюрьму, Люс…

– Я и не говорила, что вы это сделаете. Я сказала, что должна остаться здесь. Я решила остаться здесь. Ты мне позволишь?

Лев умчался куда-то вглубь комнаты, машинально нагибаясь, когда на пути его попадалась очередная низкая балка. На ходу он надел рубашку, которая сохла на стуле перед очагом; потом исчез в дальней комнате и появился оттуда с ботинками в руках. Потом сел на стул возле стола и стал обуваться.

– Смотри сама, – сказал он, топая ногой, чтобы ботинок наделся скорее. – Ты, разумеется, можешь остаться здесь. Любой человек может здесь остаться. Мы никого не прогоняем и никого насильно здесь не удерживаем. – Он выпрямился и смотрел прямо на нее. – Но что подумает твой отец? Даже если он поверит, что ты осталась здесь по собственному выбору…

– Он ни за что этого не позволит. И непременно явится, чтобы забрать меня.

– Силой?

– Да, силой. И конечно же, вместе с Макмиланом и его «маленькой армией».

– В таком случае ты сама окажешься тем предлогом для применения насилия, который им так нужен. Ты должна вернуться домой, Люс.

– Ради вас? – спросила она, вернее, подумала вслух, представляя в том числе и неизбежные последствия совершенного ею поступка, но Лев вдруг застыл с ботинком в руке – грязным, разбитым, самым обыкновенным, как она уже заметила раньше.

– Да, – подтвердил он. – Ради нас. Ты же пришла сюда ради нас? А теперь ради нас ступай обратно. Но если они обнаружат, что ты была здесь… – Он не договорил. – Нет. Ты не можешь вернуться туда. Ты обязательно запутаешься во лжи – или своей собственной, или их. Ты ведь пришла именно сюда. Из-за Веры, из-за нас. Ты – с нами!

– Нет, я не с вами! – сердито сказала Люс; но свет и тепло, исходившие от лица Льва, смутили ее душу. Он говорил так просто, так уверенно! Теперь вот он улыбался.

– Люс, – сказал он, – помнишь, когда мы учились в школе, ты всегда была… мне всегда хотелось поговорить с тобой, но у меня не хватало смелости… И все-таки мы однажды поговорили по-настоящему – солнце садилось, помнишь, и ты еще спросила, почему я не хочу драться с Анхелем и его дружками. Ты всегда была не похожа на других столичных девчонок, ты как-то не подходила к их компании, словно вообще была не из их числа. Ты наша. Тебе тоже больше всего важна истина. А помнишь, как ты однажды разозлилась на учителя, когда он сказал, что шишечники якобы не впадают в зимнюю спячку, а Тиммо попытался его переубедить и рассказал, как отыскал зимой целую пещеру с шишечниками в спячке, и тогда учитель хотел выпороть Тиммо плеткой за то, что он «перечит учителю», помнишь?

– Я тогда пообещала, что все расскажу отцу, – тихо проговорила Люс. Она очень побледнела.

– Да, ты встала и на весь класс заявила, что учитель сам ничего об этом не знает, а Тиммо собирается выпороть только потому, что тот доказал свою правоту – тебе было всего четырнадцать, не больше. Люс, послушай, пойдем сейчас со мной, а? Пойдем к Илии, и ты сможешь рассказать всем то, что рассказала мне, и тогда мы сможем решить, как нам быть дальше. Домой тебе сейчас нельзя – там тебя накажут, опозорят! Послушай, ты можешь пожить пока у Южного Ветра – она живет за городом, там спокойнее. А сейчас, пожалуйста, пойдем со мной! Нам нельзя терять время.

Он протянул к ней руку через стол – тонкую, теплую, полную жизни; она взяла ее, посмотрела ему в лицо и вдруг расплакалась.

– Я не знаю, что мне делать, – сказала она с отчаянием; слезы текли у нее по щекам. – Ты надел только один ботинок, Лев.

8

Времени оставалось мало. Нужно было побыстрее собрать всех членов общины, чтобы в полной готовности, плечом к плечу встретить опасность. Спешка оказалась даже на пользу – без всякого нажима робкие и нерешительные могли бы отсеяться; однако под угрозой возможного налета всем хотелось держаться центральной, самой сильной группы.

И такой сильный центр действительно был, он сам, Лев, был в нем вместе с Андре, Южным Ветром, Мартином, Италией, Сантой и другими молодыми и решительными шантийцами. Вот Веры с ними, к сожалению, не было, и все-таки она вдохновляла все принимаемые ими решения, они постоянно ощущали ее неколебимую твердость и будто слышали ее тихий голос. Илия остался в стороне, как и Сокровище, и еще несколько человек – главным образом люди старшего поколения, – потому что таковы были их