Банджо и Сакс - Борис Евсеев

Я вопросительно взглянул на маму. Мама была в тот день в широкополой летней шляпе, хотя солнце едва проглядывало сквозь белые шкурки облаков, и взгляда ее я видеть не мог. Но мне почудилось: она смотрит куда-то вдаль, туда, где на небольшом холме виднеются старые списанные самолеты – «ишачки», «лавочкины», «кукурузники»-аны…

Тихо высвободив руку из маминой ладони и слегка подпрыгивая, побежал я к Архипке.

– Я ероплан сделал! – крикнул Архипка совсем негромко, но так нервно, что поначалу я даже испугался.

Архипка – я это увидел сразу – за прошедшие два месяца тоже сильно изменился. Он стал каким-то еще более резким и дёрганым. Но теперь эту резкость и дёрганость скрывал.

– Настоящий, сделал, с мотором! Хочь мотор и не фурычит, а все одно теперь – ероплан. А не просто планёр. Разгоним – ух полетим! Ему и пропеллер не нужен. А я все одно – привесил. Пусть себе крутится в полете. Ну? Так?

Я согласно кивнул.

Архипке это понравилось, и он, пододвинувшись ко мне, зашептал:

– Слухай! А полетим со мной? А?

– Я тут с мамой…

– Ну и чего тебе маманя? Не разрешит что ли? Да она и оглянуться не успеет, как мы уже вернемся. Планёр же, без мотору! Круг по ветру сделаем и где ровней сядем. А?

Я еще раз оглянулся на маму. Она разговаривала с завучем нашей школы товарищ Обидиной. Рядом с ними терся и подхалюзнически улыбался ученик Силизямка: ябедник, трус, подлипала. Чтобы Силизямка не успел про меня наябедничать, я показал ему кулак, а потом трижды сильно оттопырил свое ухо. Силизямка стал словно бы меньше ростом, толстенькие щечки его, как у девчонки, зарделись. Умильно глядя на мой кулак, он тихо от мамы и завуча отошел. Но не слишком далеко, а так, чтобы иметь их в нужный момент между собой и мной.

Я подбежал к маме и дернул ее за рукав старенького жакета.

– Борислав, – строго сказала мама. – Дай нам десять минут поговорить спокойно. Поиграй рядом. Вот хотя бы с Лёней (то есть с этим жирпромом Силизямкой).

Пятясь спиной, отошел я назад, к Архипке.

Мама продолжала разговаривать с завучем Обидиной. Она словно не видела того бесподобного сияния и света, которые вдруг разлились над конноспортивной ярмаркой, над окраиной города, над Турецкими, уже вовсю зеленеющими, Валами. Этот свет полета, свет будущего разбега над землей, беспокоил по-моему даже лошадей! И только мама, Силизямка и завуч Обидина, с поразительно длинным, словно бы созданным для чтения выговоров и нотаций лицом, похожим на лицо насекомого, зовущегося «палочником», – света этого не замечали!

– Хотел я взять Ружу. Так она, дура, боится, – сказал негромко Архипка.

– Я тоже боюсь, – сказал я. – Моя мама, вон она стоит, хотела стать летчицей. Но теперь не хочет, и мне не разрешит… Еще у меня был дядя. Он в войну тоже был летчиком и погиб. Упал в море и утонул вместе с самолетом. Вот мама и боится…

– Тут моря нет, – уверенно сказал Архипка. – До моря шестьдесят километров. Чего ж твоей мамане бояться? Ей Богу не пойму. Твоего дяхона как звали?

– Борис… Борис Иванович…

– Ну?! Видишь! От этого имени он и погиб! Оно ж вниз тянет! А ты… ты Борислав! Поэтому должен лететь. Борислав! Глянь-ка! Летучее имечко получилось! «Бо» – как будто ты раскачиваешься. «Ри» – это ты готовишься: раз, два, три-и. «Слав»! – полетел! «Слав»! – еще как полетел! – закричал тихонько, снова начиная нервничать, Архипка. – Мне ж товарищ в полете нужен! Ружа не годится. Кто меня в бока толкать станет, если я на что засмотрюсь? Дада и Дула разгонят. И – фррр!

– Как это разгонят? – не понял я.

– Как, как. Конем разгонят, потом веревку бросят, мы с горба и полетим с тобой. Видишь тот горб песчаный? – он наклонился к самому моему уху. – Я туда ероплан вчера вечером приволок! Сначала спрятал в кустах, а утром на край выкатил. Он же на колесах, дурень! Я и колеса камнями подпер. Ну! Ну!

Я повернул голову туда, куда все время кивал и указывал Архипка-Авиахим.

Над маминой головой, над головой завуча товарищ Обидиной и много выше головы ученика Силизямки, чуть в отдалении от ярмарки, на высоком песчаном горбе стоял крохотный, крашенный в грязноватую зелень, самолет с красным пропеллером.

Кабина самолета была совсем маленькой, зато крылья были длинными, как у стрекозы. Мне показалось: вдвоем нам в кабину не влезть. Я сказал об этом Архипке.

– Та влезем! Я, если что, на колени тебя возьму. А этот дурак Варул – тут останется. Он не верит, что взлетим! Делает вид, что кобыл сюда щупать пришел. А сам – следит. Для этого – и еще, чтобы смеяться и злиться – он сюда и приволокся! На цыганский суд затащить меня хочет. За то, что я сказал: мазанки вместо шатров ставить надо!.. Так что если теперь взлечу – он фонтан свой заткнет! Улететь от цыганского злого счастья я хочу! Понимаешь? Две тысячи лет скитаемся мы по белу свету. Надоело!

– Нет. Не могу я. – Я уже понял: никуда мне на этом прекрасном «ероплане» не полететь. Никуда…

Вдруг Архипка-Авиахим грубо схватил меня поперёк спины, зажал рукой рот…

Через минуту мы были в цыганском, выкрашенном, как на продажу, «ероплане»!

Далеко внизу суетились у рыжей лошади Дада и Дула, рядом с ними прыгала на весеннем влажноватом песочке девочка Ружа. При этом смотрела она не на братьев – на нас с Архипкой.

Кое-как втиснулись мы в кабину самолета с неработающим мотором и увидели внизу другой, не похожий на тот, который только что покинули, мир.

Обратил на это мое внимание Архипка.

– Смотри, Бо, – сказал он. – Видишь там, подальше, сухие виноградники? Они ж – дуката ломаного не стоят! А гляну на них сверху – и виноград этот от моего взгляда зеленеть начинает.

Архипка нервно дергал какие-то рычаги. Мне казалось – он забыл, как надо управлять самолетом.

– Счас, счас… – суетился Архипка. – Ты пока гляди вниз, любуйся. Счас…

Внизу Дада и Дула уже взобрались на рыжую лошадь и, слегка вжатые в землю нашим величием, неотрывно смотрели назад и вверх.

– Давай! Но! Но! – судорожно крикнул Архипка, и Дада с Дулой дали разом босыми пятками лошади под бока, и так с полуобернутыми назад головами и поскакали. – Сильней! Гони! Пятками рыжую, кнутом!

Дада и Дула погнали лошадь сильней. И длиннющая веревка, сперва змеившаяся за ними по песку, враз натянулась. «Ероплан» грубо дернуло с места, и он упал с горба на воздух.

В первые секунды «ероплан» с красным пропеллером так накренило, что я подумал: сейчас мы перевернемся вверх ногами. Но внезапный сильный порыв ветра или, может какой-то невидимый воздушный поток подхватил нас и поволок косо: в сторону и вверх.

Архипка от счастья закрыл глаза и выпустил, выкрашенный подобно пропеллеру в красный цвет, велосипедный руль.

Я же, наоборот, постарался раскрыть глаза как можно шире, чтобы всем увиденным наесться от пуза, как запретными зелеными абрикосами…