Победитель - Андрей Волос

— Понимаю, — кивнул Джандад. — Я предлагал взять их вместе с Тараки…

— Предлагал! — фыркнул Амин. — В тот момент мне было не до них! Почему сам не действовал?.. Ладно… Может быть, ты и прав… Поснимали красивые костюмы, надели халаты, обули галоши… повязали головы чалмами… и таскаются теперь по Грязному базару, прося подаяние!

Амин захохотал. Джандад тоже улыбнулся.

— Но если говорить всерьез, они наверняка попытаются смыться… Вот что. Организуй в аэропорту проверку всех грузов. Пусть вскрывают все, что может представлять собой убежище для человека!

Он снова пошел к двери, повернул, прошагал к окну.

— И что, в конце концов, делать с Тараки? Время идет, а решения нет…

Амин помолчал, глядя за стекло. Потом сказал, поворачиваясь:

— Ну да, мы лишили его всех постов, лишили власти… Теперь он — никто. Это справедливо по отношению к нему — он совершил массу ошибок, поставил революцию на край катастрофы!

Джандад хмуро кивнул.

— Но не все это осознают. Поэтому у него все равно много сторонников!.. Я не понимаю этих людей! Что он им дал? Обещал свободу — тюрьмы ломятся от узников!.. Собирался обеспечить процветание — разорил последнее!.. Хотел, чтобы все объединились во имя будущего — страна расколота, брат вооружился против брата!..

Задумчиво опустив голову, Амин еще раз промерил кабинет шагами от окна к двери и обратно.

— А почему? — спросил он, останавливаясь возле Джандада.

Начальник охраны в ответ молча пошевелил усами.

— Потому что он не способен на решительные действия! Потому что он всегда тяготел к полумерам! В самые важные моменты, когда нужно было наносить беспощадные удары, в нем просыпалась слюнявая жалость!.. — Амин в сердцах ударил правым кулаком в левую ладонь. — И все равно, все равно у него много сторонников! Мельтешат как муравьи! Плодятся как тараканы! Для них он — живой флаг. Так или иначе, но они будут стремиться вернуть его к власти. Еще один повод к расколу… Нет, он слишком опасен, слишком!

Он остановился перед стеклянным пеналом, в котором стояла винтовка. Осторожно открыл, взял оружие в руки.

— Ты знаешь, что произошло с царской семьей в России?

Джандад едва заметно пожал плечами.

— Всех — от мала до велика — арестовали и вывезли из столицы. Куда-то на север, я не помню точно… В России шла Гражданская война. Коммунисты — красные — воевали против белых и то побеждали, то вынуждены были отступать. Когда возникла опасность, что царь может оказаться в руках белых и вдохновить их на борьбу, Ленин приказал его уничтожить! Всю семью! Всех — детей, женщин! Беспощадно!..

Вскинул винтовку, прицелился…

Опустил оружие и заключил со вздохом:

— А ведь мы — ленинцы! И революция — прежде всего!

* * *

Операцией руководил Джандад.

Покончить со стариком, сидящим под арестом в одной из комнат дворца, — казалось бы, что может быть проще для молодых вооруженных людей? Но еще совсем недавно имя этого старика произносилось почти с таким же восторгом и придыханием, с какими правоверный мусульманин произносит имя Пророка!..

Однако глаза боятся, а руки делают.

Под утро лишились жизни семь человек — помощники и секретари бывшего предводителя Народно-демократической партии. В рассветных сумерках гвардейцы погрузили трупы в мебельный фургон и увезли. Потом вспомнили еще о двух приближенных. Фургон уже укатил, поэтому этих Джандад приказал закопать у стены на заднем дворе.

Оперативные группы разъехались по городу. Скоро в тюрьму Пули-Чархи поступило пополнение. Это были родственники Генсека, представители ветви буран клана тарак пуштунского племени гильзай. Мужчин расстреляли сразу, женщин отправили в застенок.

* * *

Вздохнув, Нур Мухаммед Тараки коснулся перышком бумаги и осторожно провел извилистую линию. Потом еще одну. И еще.

Хорошо пишет, мягко…

Он давно не брался за перо. И вот — пришла такая мысль. Несвобода оставляет много свободного времени. Правда, ноет душа от тоски, трудно сосредоточиться… но ведь работа увлекает! Стоит только начать, и слова потекут!.. Поначалу с запинками, трудно… неловко цепляясь, мешая друг другу… Мало-помалу они отогреются и оживут, как оживает сонно скукожившаяся на ледяном ветру пчела, если взять ее в ладони… Они зашумят, заторопятся, запоют! Уже не нужно следить за ними, подстегивать и гнать вперед — они сами, сами найдут дорогу, сами выткут тот волшебный ковер смысла, которым когда-нибудь восхитится прилежный читатель!..

Размышляя, он разрисовал пару листов красивыми виньетками. Взял третий и написал несколько случайных фраз — сначала стилем насталик, потом стилем насх. Может быть, ему следовало стать каллиграфом? Усмехнулся, вспомнив про гератских писцов… Да, лучше было бы стать каллиграфом. Для выходца из семьи небогатого скотовода — это хорошая карьера… Революция, — написал он стилем насталик. Да, революция… Никудышный из него получился революционер. Каллиграф, возможно, получился бы лучше… Революционер не может быть идеалистом. Конечно, ему приходится говорить об идеалах — о свободе, о равенстве и братстве! Но это всего лишь слова, беспрестанно и беззастенчиво повторяемые слова! За слова отвечает язык! А руки в это время должны так же беспрестанно и безжалостно сеять смерть и неволю!..

Вообще-то, он старался. Он старался быть безжалостным. Изо всех сил старался. Но, как говорится, если ты родился ослом, тебе не стать лошадью… Выжигал в себе все человеческое — и все равно остался идеалистом. Поэтом. Писателем…

А если бы не было революции?

Он только сейчас об этом задумался… Прежде казалось — все идет правильно. Есть стена — ее нужно проломить. Как ее проломить? — она ощерилась железом, сталью, ее охранники беспощадны, бесчеловечны!.. Все-таки проломили. Оказалось — полдела. Есть еще враги, их нужно уничтожать. Начали уничтожать… Скосили десяток — выросла сотня. Скосили сотню — появилась тысяча. Куда ни брызнет их поганая кровь — там новая поросль!..

Но откуда столько врагов? Почему их не было раньше? И вообще — как жил народ без них, без революционеров? Разве только страдал и мучился?..

Он решительно придвинул чистый лист, занес перо и… и, посидев так минуты полторы, отложил ручку.

Все сгорело в душе. Все испепелилось. Когда-то она волновалась, кипела!.. Сейчас — как будто деревяшка в груди. Комок глины. Стучи не стучи — не достучишься…

Все кончено.

На самом деле — все.

Ах, если бы можно было отказаться! — отказаться от власти, отказаться от самого себя — такого выгорелого изнутри, такого опустошенного!..

Он старик… жизнь прошла… и что же — прошла даром?..