Поветлужье - Андрей Архипов

– Да не мнись ты, аки красна девица. Есть спрос – спрашивай.

– То, что полусотник наш приговор копный сам чинил, то как? Воям мнится, невместно по воинскому чину такое сотворять…

– Вот ты о чем. Невместно, это верно. И полусотник так мыслит, баял я с ним по дороге сюда. Но что воевода сказал, а? – Свара угрюмо посмотрел на собеседника и выставил вперед указательный палец: – Ну… Воям его сие учинить али самому. Вот! Не дал он воям своим руки марать, сам на себя взял. Так и передай им. Самое тяжкое для настоящего воя взял на себя. Неоружных, да повязанных к тому же, смерти предавал. Ты еще спрос учини – отчего воевода такое повелел?

– И… отчего?

– Гхм-м… Да, заставь такого Богу молиться. Оттого, что желания нет людина в веси иметь, кто смерти других подвергает. Его же сторониться всякий будет. Пусть уж по выбору воеводы того же. Высунулся полусотник с судом своим – будь добр приводи в исполнение.

– А могли без суда? Могли? – недоуменно переспросил Юсь.

– Пошто не мочь-то? Разбойные людишки, как выяснилось на суде. Да и другие были бы, все одно… Вира за пролитую кровь али за поднятый над тобой меч токмо кровью смывается. Для воя невместно щеку поставить после удара по другой. Ответ все одно за это держать придется, но судом мы окрест всем громко прокричали: «Вот мы какие, не тронь нас!» А тронуть еще есть кому. А так бы удавили новгородцев тихонько да ушкуй пожгли. Глядишь, несколько годков правда и не выплывала бы.

– А выплыла бы?

– Выплыла, куда ей деваться… Но позднее, а ныне новгородцев в скором времени ждать надобно да стеречься при этом каждого куста.

– Это ты их имел в виду, егда молвил, что ответ все одно держать придется?

– Ну да, – кивнул Свара. – Пред Богом мы за все ответим в свое время, а ныне токмо перед Новгородом.

– Так разбойные были эти людишки! С чего мы ответ держать должны перед остальными?

– Это для нас разбойные, а кому-то они братья да сыновья. Не все же родичи их разбойным промыслом занимаются. Коли кто из них повыше стоит, в дружине той же, али при князе, то и нас разбойными величать будут с той стороны.

– Выходит, прав был полусотник наш, что суд учинил и все окрест узнали о разбойных сих купцах? – закачал головой Юсь, совершенно запутавшийся в ситуации.

– С одной стороны, прав был, – вздохнул Свара. – Потому что по чести поступили и по правде. По своей правде, исконной, коей порукой копный суд был. И то зачтется нам… На небесах. Потому как новгородцы про свой суд толковать будут. Будто судить тех людишек надобно было бы по Правде Русской, той, что Ярославом писана. И виру за их убиение потребуют животами нашими.

– С чего это? То наша землица, изначально, – возмутился Юсь. – С чего это всякий пришлый кровь нам пускать будет, а после под защиту своей правды уходить? Может, новгородцы и судить сами захотят?

– А как же. Для оправдания всех деяний своих. Хотя иной раз и польза от этого бывает… для тех же купцов. Скажем, новгородцы с иноземцами частенько сговариваются, чтобы собственных людишек на чужбине токмо своим судом судить.

– Но мы с ними не сговаривались. И к нам сие не относится, – сказал, как отрезал, Юсь.

– Хм… – печально улыбнулся Свара. – Кабы все так решалось… Правда ныне за тем, за кем сила стоит. Придут новгородцы ратью да порешат и переяславских, и отяцких людишек, а с ними и черемисов.

– А этих пошто? Они же лишь как сторонние присутствие на копе имели. Судить не судили.

– А вот за это, за присутствие их.

– Так черемисы небось и не понимали, чем для них закончиться может все это…

– Это да, вряд ли понятие они имели – от сохи да из леса все. Разве что Лаймыр сообразил, да у него свое разумение на это было, видать.

– А что так?

– Зело умен он, черемис этот, – покряхтел Свара. – Уж не самого ли кугуза подс… кхгм-м… Что-то я болтать много стал. Догадки свои – как баба разговоры досужие у плетня – то на ошуюю, то на одесную разбрасываю. Одно сказать могу: неспроста воевода и полусотник с ним долгие разговоры вели. Тому все видоками были, а уж что ты сам из этого надумаешь, то лишь твое будет.

– А с нами что будет, Свара? Коли новгородцы придут?

– Что, что… Живы будем, пока смерть не встретим… Есть у нас кому мыслить про это, может, и надумают что. Одно скажу… и вновь тебе реку, абы передал это своим. Коли можно было бы время вспять повернуть, то сызнова так бы и поступили, на том все переяславские вои стоят. Кровь за кровь.

* * *

В отличие от переяславских ребят, которые обитали на болоте посменно уже довольно давно, отяцкие из новых поселений первый раз на работы вышли около седмицы назад. Девчата поначалу сильно смущались. Сгрудились в сторонке, за кустами, и никак не желали оттуда выходить, пока Ульянка, сестра Мстислава, не стала вытаскивать их поочередно знакомиться. Размахивая руками, как ветряная мельница, она уже через полчаса растопила лед недоверия между девчатами с обеих весей, пользуясь объявленным на работе перерывом. При этом она не боялась привлекать к переводу Юся, и через несколько минут часть девчонок небольшими стайками уже разбрелась по опушке леса, собирая нехитрые лесные цветы. Другая уселась на краю болота, сплетая венки из уже сорванных ромашек и завистливо поглядывая друг на друга. И было отчего. Несколько отяцких отроковиц сверкали на солнце огненными шевелюрами, а некоторые из переяславских красовались толстыми светло-русыми косами. Ульянка пристроилась к одной рыжеволосой красавице и напросилась переплести ей косу на свой лад. Разноголосый щебет разносился по поляне, время от времени прерываясь возгласами:

– Юсь, а Юсь! А как по-русински «гребень»? А Ульянка как переводится? Никак? А почему?

– Юсь, а как твое имя переводится? Лебедь? А у вас у всех такие имена? А как переводится Жакы? А Киона?

– Ю-ю-сь, а что такое «Кайсы выжы»[17]?

И так продолжалось, пока не началась «битва при болоте», окрещенная так легкими на язык бабами. Вовка с самого начала через Юся объяснил отяцким отрокам, что тем придется заниматься заготовкой леса и торфа, потому как топлива для обжига кирпичей катастрофически не хватало. После этого предложил им самим разделиться и ушел к Николаю за каким-то советом. Тем временем вновь пришедшие подростки, посмотрев на значительно уступавших им в числе переяславских, выдвинулись к глиняному рву, который знаменовал собой уже четвертую закладываемую печь для обжига. Оценив, что эта работа более чистая, чем копание в болоте, они, пользуясь отсутствием Юся, похватали деревянные лопаты усевшихся в тот момент передохнуть переяславских ребят. При этом их не смущало, что инструмент чужой, а самих их было много больше, чем могло бы уместиться в этом рве и соответственно работать там.

Главным для них было желание показать переяславцам, что это русины пришли два года назад на их земли, а не сами они переселились сюда пару седмиц назад. Три четверти из более чем полусотни отяцких отроков явно выполняли роль балласта. Но оставшаяся часть, чувствуя за собой стену из крепких кулаков и давно не битых лбов, явно нарывалась на потасовку, вызывающе поглядывая на хозяев инвентаря и сплевывая в их сторону.