Клуб ракалий - Джонатан Коу

— По-видимому, мы с тобой читали разные романы Джейн Остин. Я там подобных сцен что-то не припоминаю.

— Ты знаешь, о чем я. И потом, ты и Дженнифер, вы не пара друг другу. — Он остановился, повернулся к Бенжамену, в голосе его слышалась теперь подлинная серьезность, озабоченность. — Послушай. Я собираюсь сказать тебе две вещи. Помнишь, я ездил в Лондон повидаться с ребятами из «НМЭ»? Я еще хотел, чтобы ты поехал со мной, но ты не смог? Я тогда познакомился с девушкой. Она машинистка или кто-то еще, работает в «Лошади и гончей». Мы отправились в Фулем, послушали «Клэш», а потом пошли к ней домой и всю ту ночь, я тебе правду говорю, Бен… — он перешел на шепот, — всю ночь трахались до потери памяти. Самыми разными способами. Мы с ней такое вытворяли, чего ты и представить себе не можешь. По сравнению с этим твои тридцать секунд с Дженнифер — звук пустой. — Вообще-то сорок.

— Да сколько угодно. Суть в том, что больше я эту девушку не видел. Мы не потрудились обменяться телефонами или еще что. Просто одна ночь фантастического секса — и привет.

Секунду-другую Бенжамен обдумывал услышанное, потом стронулся с места и пошел дальше.

— Что ж, Дуг, прелестная история, очень трогательный анекдотец. Прямо-таки Ромео и Джульетта. Троил и Крессида семидесятых. Но только некоторые из нас просто-напросто относятся к таким вещам совсем иначе.

— Ну хорошо, ладно, — сказал бегом нагнавший его Дуг. — Скажу тебе еще кое-что. И вот это действительно важно. Тебе семнадцать, в ближайшие несколько лет ты познакомишься с сотнями женщин. И если тебе так уж необходимо распускать нюни по поводу кого-то из живущих в этом говеном городе, хотя бы сделай правильный выбор. А сейчас рядом с нами только две девушки, которые вообще чего-то стоят.

— Да ну? И кто же это?

— Клэр и Сисили, разумеется.

Бенжамен замедлил шаг, а там и вовсе остановился. Они уже почти добрались до ворот, ведущих на шоссе, до входа в спортивный корпус. На самом верхнем его этаже находилась классная комната старшего шестого (пристанище примерно пятидесяти юношей, не избранных в клуб «Карлтон»), из окон лился свет, отбрасывавший на бетон вокруг них длинные, искривленные тени. Внезапно Бенжамену представилось, что это мгновение — как раз одно из тех, судьбоносных, которые он в последнее время научился различать: сверхъестественное, насыщенное значением. Мгновение, когда ему предлагается совершить решающий выбор.

— Клэр и Сисили?

— Я знаю, с Клэр ты никогда не встречался. Мне она кажется девушкой сказочной — почему, я и сам не понимаю. И всегда такой казалась. У нас с ней было несколько свиданий, ничего из них не вышло, так что… ну и все. Не вышло, значит, и выйти не могло. А что касается Сисили — она, если честно, девушка не моего типа, однако…

— Да?

— Зато твоего, ведь так? Она подходит тебе в совершенстве. Вы оба в совершенстве подходите друг другу. Господи, Бенжамен, да ты же единственный человек, которому удалось втолковать ей хоть что-то. Она ведь прислушивается к каждому твоему слову. Если и существуют на свете люди, созданные друг для друга, так это ты и Сисили, и видеть, как ей вставляет женатый мужчина, а ты влезаешь во что-то глубокое и полное смысла с Дженнифер Хокинс… Знаешь, просто сердце разрывается.

Долгое время Бенжамен молчал. Смотрел в землю, разглядывая узорные тени у своих ног, из руки его свисал, мягко покачиваясь, пакет с эмблемой «Циклоп Рекордз».

— Завтра у Дженнифер день рождения, — наконец выдавил он. — Не могу же я порвать с ней прямо в ее день рождения.

— Да ты можешь порвать с ней в любую минуту, — сказал Дуг. Однако он уже понял то, что и так знал всегда: Бенжамен безнадежен, а он, Дуг, только зря сотрясает воздух. — Что ты ей подаришь?

— Пластинку, — ответил Бенжамен.

— Она ее возненавидит. Что за пластинка, можешь не говорить, мне это без разницы. Я и так знаю: она ее возненавидит.

* * *

— М-м, чудесно, — сказала, разрывая оберточную бумагу, Дженнифер. — Какой оригинальный подарок.

Бенжамен купил ей «Голоса и инструменты», один из новых дисков принадлежащей Брайану Ино компании «Обскюр Рекордз». Одну его сторону занимали застольные стихотворения раннеанглийских поэтов, положенные на музыку Джоном Кейджем и исполняемые Робертом Уайатом и Кларой Блей. Другая содержала минималистские композиции бирмингемского музыканта Йана Стила на стихи Джеймса Джойса.

— Я помню, ты говорила, что хочешь «Эвиту», — сказал Бенжамен, — но это же было не всерьез, правда?

— Эта намного лучше, — подтвердила Дженнифер.

Чтобы отпраздновать день ее рождения, они отправились в «Одеон» на Нью-стрит, где только-только начали показывать «Звездные войны». Фильм выбрала Дженнифер. Они сели в предпоследнем ряду и первые десять минут терпеливо сносили киноанонсы и местную рекламу, но потом сдались и стали вместо этого целоваться, по-французски.

— Староста «Кинг-Уильямс» в гуще скандала, связанного с непристойным поведением в общественном месте, — произнес голос за их спинами.

Обернувшись, Бенжамен обнаружил, что сидит прямо перед Ивзом — неприятным маленьким курчавым второклашкой, которого он видел в прошлом году, когда разговаривал с Гардингом в «Студии Джеральда Хилла».

— Ты что здесь делаешь? — поинтересовался Бенжамен. — Разве тебе ничего на дом не задали?

— Сиди и помалкивай, а то все директору расскажу.

После кино они зашли в закусочную на Хилл-стрит, взяли рыбу с картошкой, поговорили о фильме. Бенжамен отметил, что он «крепко сколочен, лихо закручен и решительно ни о чем не говорит». Дженнифер сказала, что это лучший фильм, какой она когда-либо видела. Сошлись на том, что у них разные вкусы.

Они расстались на Нэвигейшн-стрит, на автобусной остановке, прощальный поцелуй получился каким-то двусмысленным: слишком долгим для формального, слишком коротким для страстного. Дженнифер целоваться умела хорошо, однако слова, сказанные Дугом, уже обрели неотвязность, и по дороге домой Бенжамен поймал себя на мыслях о том, суждено ли ему увидеть еще когда-нибудь груди, которые он с таким упоением сжимал в те темные бессознательные часы, три недели назад.

Да и Тигром она его больше не называла. А это плохой знак.

вы — истинная персонификация нарциссической нравственной извращенности

бесстыдство и порочность ваши превосходят все пределы предписанной нам правовыми нормами терпимости

мне ненавистно ваше высокомерное сладострастие, я не ставлю его ни в грош

хитроумное измышление ваше сводится лишь к тому, чтобы заворожить ее вашим буквоедством и дилетантизмом

вы — сифилитический, лейкодерматозный, лихорадочный, фебрильный и фистулярный маразматик

* * *