Во имя справедливости - Джон Катценбах

Фургон для перевозки мебели доставил журналиста почти к самому дому. Сунув под мышку утренний номер газеты, Кауэрт зашагал по тротуару. На город уже опускалась ночь, никто не обращал на него внимания, и он немного успокоился.

Подойдя к дому, Кауэрт огляделся по сторонам в поисках карауливших его журналистов или детективов из округа Монро, которые вполне могли устроить за ним слежку. Улица была пустынной, и журналист, стараясь держаться в тени, проскользнул в свой подъезд. Впервые с того дня, как он поселился в этой недорогой квартире, он пожалел о том, что при входе в дом нет охраны. Потоптавшись перед лифтом, Кауэрт передумал и помчался вверх по лестнице.

Оказавшись в разгромленной им же самим квартире, Мэтью перевел дух, подошел к окну и стал разглядывать темный океан, где гасли отблески огней большого города, падавшие на его беспокойные черные волны.

Кауэрт ощущал полное одиночество, даже не подозревая, что за ним пристально наблюдают, ожидая, когда он сделает следующий ход.

Андреа Шеффер сидела в машине за целый квартал до дома журналиста, внимательно наблюдая в бинокль ночного видения за тем, как он крадется, прячась от света уличных фонарей. Она была так сосредоточена на этом занятии, что не заметила Тэнни Брауна, скрывавшегося в тени соседнего здания. Лейтенант поднял голову и стал ждать, когда в квартире Кауэрта загорится, а потом снова погаснет свет и когда уедет машина, из которой кто-то следил в бинокль за журналистом. Потом полицейский из Пачулы крадучись двинулся к его дому.

У двери в квартиру Тэнни Браун постоял, прислушиваясь, но сюда доносился только далекий шум города да жужжание какого-то насекомого, самозабвенно бившегося о лампу. Внезапно в соседней квартире кто-то громко захохотал, и лейтенант вздрогнул. Но из квартиры журналиста по-прежнему не доносилось ни звука. Взявшись за дверную ручку, лейтенант Браун осторожно ее повернул, но дверь была заперта.

Лейтенант тихо чертыхнулся: ему очень не хотелось стучаться домой к Кауэрту. Он предпочел бы, как тать в ночи, потихоньку проскользнуть в квартиру к журналисту, возникнуть как привидение в его спальне и потребовать от ошеломленного хозяина квартиры немедленно сказать всю правду.

За спиной у детектива что-то лязгнуло и загудело. Браун отскочил от двери журналиста и машинально схватился за пистолет, но это был всего лишь лифт, проследовавший на верхние этажи. Оставив в покое пистолет, детектив снова шепотом выругал себя за то, что так нервничает. Покосившись на дверь Кауэрта, лейтенант понял, что, если кто-нибудь заметит, что он здесь ошивается, его, несомненно, примут за злодея и вызовут полицию, в чем, собственно говоря, не было особой необходимости, так как он сам был полицейским.

Переведя дух, Тэнни постарался побороть усталость, привести в порядок мысли и сосредоточиться на том, что его привело сюда. Вспомнив об этом, лейтенант вспыхнул от гнева и решительно постучал в дверь.

Сидя по-турецки на полу своей разгромленной квартиры, Кауэрт решал, что делать дальше. Когда раздался громкий стук в дверь, он сначала оцепенел, как дикое животное, ослепленное ярким солнцем, а потом ему захотелось спрятаться под кровать. Однако он встал и, пошатываясь, побрел к двери.

— Кто там? — собравшись с духом, спросил он.

— Лейтенант Тэнни Браун. Мне нужно с вами поговорить. Откройте!

Приоткрыв дверь, Кауэрт невесело усмехнулся:

— Сегодня за мной охотятся все. Я думал, это опять несносные журналисты.

— Здесь только один несносный журналист, и это вы, — парировал лейтенант Браун. — А я работаю в полиции.

— И все-таки я уверен, вы сейчас засыплете меня вопросами, как настоящий журналист… Кстати, как вы узнали мой адрес? Меня нет в телефонной книге, а в редакции вам не стали бы его говорить.

— Очень просто, — ответил детектив сквозь приоткрытую дверь. — Когда вы всеми силами старались выпустить Фергюсона на свободу, вы дали мне свой домашний телефон. А я просто позвонил в телефонную компанию, и они сообщили мне ваш адрес в интересах следствия.

— Я мог бы и догадаться, что вашего визита сегодня не миновать, — покачал головой журналист. — Сегодня вообще жуткий день.

— Мне что, так и стоять в коридоре или вы все-таки впустите меня?

— Заходите, конечно, — широко распахнув дверь, ответил Кауэрт. — Я все равно хотел поговорить с вами на днях.

— Может, включите свет? — спросил лейтенант Браун.

Журналист щелкнул выключателем, и Тэнни стал удивленно озираться по сторонам:

— Что у вас тут стряслось, Кауэрт? Ограбление?

— Нет, просто у меня было плохое настроение… А убираться я не стал, ибо этот бардак соответствует моему душевному состоянию.

Кауэрт поставил на ножки перевернутое кресло и указал на него полицейскому, а сам уселся на диван, предварительно сбросив с него на пол какие-то бумаги.

— Я устал, — признался журналист и потер кулаками глаза. — Я почти не спал.

— Я тоже почти не спал, — сказал лейтенант Браун. — Слишком много вопросов осталось без ответов.

— Я вас понимаю, — улыбнулся журналист. — Так задавайте же ваши вопросы!

— Что происходит?

— Сам не знаю.

— Уилкокс сказал мне, что после разговора с Салливаном на вас лица не было. Почему?

— Так вот что сказал Уилкокс! — поморщился Кауэрт. — Это на него похоже: он чертовски хладнокровен. Он и бровью не повел, когда перед ним на электрическом стуле поджарили человека.

— Ну и что? Неужели вы обливались слезами, когда казнили Салливана?

— Нет, не обливался, но все-таки…

— Вы с Брюсом разные люди, — перебил Тэнни Браун.

— Вполне возможно, — кивнул журналист. — Откуда мне знать? Чужая душа — потемки… А вы, значит, желаете знать, что именно меня расстроило? Неужели вы смогли бы равнодушно выслушать признание в многочисленных убийствах?

— Нет, признания в убийствах никогда не оставляют меня равнодушным.

— Не оставляют вас равнодушным? Значит, смерть пробуждает в вас интерес? Ну конечно же, как я мог забыть! Она же интересует вас с профессиональной точки зрения, почти как Блэра Салливана…

— В известном смысле да, но все-таки вы не совсем правы, сравнивая меня с этим маньяком.

Брауну показалось, что взъерошенный журналист, восседавший на диване посреди разгромленной квартиры, над ним издевается. Лейтенанту захотелось схватить Кауэрта за шиворот и трясти его до тех пор, пока из него не посыплются ответы на все интересующие его вопросы.

Откинувшись на спинку дивана, журналист как ни в чем не бывало продолжал:

— Старина Салли не закрывал рот. Он рассказывал мне о том, как убивал стариков и старух, юношей и девушек, мальчиков и девочек, а также сотрудников автозаправочных станций, туристов, продавцов в магазинах и случайных прохожих. Он резал их, стрелял, душил собственными руками, бил до смерти бейсбольными битами, строгал на куски и топил. Салливан старался превзойти самого себя, придумывая все более и более жестокие способы расправы с людьми. Слушать это было страшно. Куда, по-вашему, катится общество, если в нем существует такое зло?! А я слушал это несколько часов. Думаете, очень сложно расстроиться, выслушав такую исповедь?