Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена - Уильям Стирнс Дэвис

На просторном дворе перед помещением для аудиенции каждое утро несколько дюжин сенаторов спускались из своих паланкинов. Порой ожидание – пока откроются двери зала – затягивалось так, что прибывшие для аудиенции успевали решить между собой свои деловые вопросы, а то и позволяли себе пофилософствовать. «Друзья второго класса» не обязаны были представать перед своим владыкой каждое утро, однако не попадаться ему на глаза достаточно часто считалось серьезной ошибкой.

Общественный крах в случае императорской немилости. Этот процесс весьма напоминает ситуацию, в которую несколько ранее, но в тот же день попал один клиент в доме хозяина-аристократа. Так, группа роскошно одетых «служителей доступа» (admissionales) стояла у входа в помещение для аудиенций, тщательно оглядывая каждого намеревающегося предстать перед императором. Помимо обычных «друзей» они также часто пропускали в зал и кое-кого из высокопоставленных посетителей из дальних районов империи, особенно членов тех провинциальных посольств, которые всегда пребывали в Риме, стараясь улучить момент, чтобы уговорить императора посетить их края или поднести ему какую-либо общественную петицию.

В тот день, когда Адриан давал аудиенцию перед тем, как покинуть Рим, наш друг Кальв ждал приема, чтобы попрощаться с императором, и стал невольным свидетелем неприглядного случая. Когда открылись двери приемного зала, в них первым захотел пройти один довольно разгульный и не отличавшийся достойным поведением молодой человек по имени Кальвисий. Но в этот момент императорский вольноотпущенник остановил его, взяв за локоть, и объявил: «Вам более не позволено посещать дворец». Кальвисий от неожиданности отпрянул назад, сраженный этой катастрофой. Пожалуй, он не был бы так огорошен, потеряй он половину своего состояния.

В еще худшем положении оказался уже упоминавшийся Юалий, который, по слухам, стал посмешищем в качестве художественного критика, перебрав вина в присутствии Адриана на званом ужине. Он позволил себе в этом состоянии войти в триклиний и приветствовать императорское место. «Ave, Caesar!» – нахально произнес он, надеясь, что его бестактность останется незамеченной. «Vale, Jallie!» («До свидания, Юалий!») – ответил монарх, отвернувшись от него. Это оскорбление было нанесено в присутствии по крайней мере пяти десятков сплетников, и в тот же вечер об этом случае уже знал весь Рим. При другом императоре, не столь снисходительном, жизнь Юалия оказалась бы в серьезной опасности, а тогда он потерпел просто общественный крах: перед ним закрылись двери всех аристократических домов, а его ни в чем не повинные жена и дети разделили обрушившийся на него остракизм. Теперь его единственной надеждой оставалось то, что по возвращении император простит его и на его приветствие дружелюбно ответит: «Ave!» Тогда бедный сенатор снова мог бы ходить в обществе с высоко поднятой головой.

Огромное значение императорского расположения. Кальв, наоборот, после этой частной аудиенции шел домой, словно на крыльях летел. Император ответил на его приветствие, назвав его «Мой дорогой Кальв»; затем спросил: «А как поживают твоя Грация и мальчики?» и добавил: «Как ты думаешь, фракиец Галлинас будет на арене хорошим противником сирийцу?» Разговор он закончил мудрым советом: «Сегодня утренний холод чувствуется крепче, если только не одеться потеплее»[257].

Когда Кальв вышел из зала для аудиенций, вокруг него столпились все его друзья, поздравляя его с «поразительной благосклонностью императора» и давая ему понять, что он через несколько лет обязательно станет консулом, а затем и императорским легатом в крупной провинции. Ему с трудом удалось убедить их, что он не получил никакой частной информации относительно границ поселений в Парфии и условий, предложенных вождям квадов[258]. При императорском дворе все выражения лица императора и его настроение изучались не менее тщательно, чем погодные признаки: «Хмурился ли он или выглядел довольным, когда упоминали о том и об этом?», «Подставил ли он свою щеку для поцелуя такому-то экс-консулу?», «Пригласил ли он руководителей делегации из провинции Азия на ужин?», «Потупил ли он мрачно свой взгляд, когда ему сказали, что дело N. завтра будет рассматриваться в сенате?». Нет ничего удивительного в том, что императоры-тираны легко позволяли убедить себя в том, что они боги, спустившиеся на землю, но порой и добрым монархам приходилось упорно бороться с тем, чтобы их не обожествляли при жизни!

Адриан пока еще не возвратился в Рим, так что его «друзья первого класса», как и «второго», возможно, были даже рады, что им пока не приходилось играть роль клиентов по отношению к нему. Ведь если дни кровавой тирании, похоже, и миновали, то судьба бедняги Юалия вполне могла постигнуть любого из них[259]. Но хотя просторный зал для аудиенций пока пустовал – в него заглядывают только любопытные зеваки, – на Палатин все же пришло много посетителей, чтобы решить деловые вопросы с имперскими министрами или побывать в огромных конторах префекта города (praefectus Urbi), который, по существу, является мэром Рима.

Городское правительство Рима: префект города. Самым большим грехом почившей Республики было то, что она позволила Риму расти до тех пор, пока он не стал громадной столицей государства, но не снабдила его приличными полицейскими силами, пожарной службой или другими эффективными средствами для обеспечения закона, порядка и общественной безопасности. Прежние aedils были людьми, перегруженными своими обязанностями, с нечеткими полномочиями, небольшим числом подчиненных и значительными политическими интересами. В дни Цицерона серьезные пожары, крупные уличные беспорядки и страшные преступления происходили почти ежедневно. С целью самозащиты многие известные люди были вынуждены вооружать своих рабов и использовать их как охранников, а то и нанимать для этого группы вооруженных гладиаторов. Август покончил со всем этим. Благодаря ему Рим обзавелся профессиональной полицией и стал одним из самых хорошо охраняемых городов в мире.