Стою за правду и за армию! - Михаил Скобелев

В эти дни ожиданий я получил командировку.

– Дукмасов! – обратился ко мне рано утром Куропаткин. – Генерал Скобелев приказал вам ехать сейчас же на реку Искер и произвести тщательную рекогносцировку ее. Хорошенько осмотрите все: ширину, глубину, свойство берегов, быстроту течения, есть ли броды, где удобнее места для наводки мостов между деревнями Койнаре и Махалата, где можно найти для этого материал и проч. Да кроки не забудьте представить. Пожалуйста, все повнимательнее осмотрите и разузнайте обо всем. Очень может быть, что Осман туда ударит и попробует прорваться на Виддин… Возьмите с собой десять казаков и с Богом!

Я немедленно уселся на коня и выехал с казаками из деревни Брестовец на Картужабен и Медован. В этой деревне мы встретили дивизион Лейб-гвардии Казачьего полка, который занимал аванпосты.

– А, станичники, здорово! – обрадовался, увидя нас, любезный дивизионер, полковник Поздеев. – Ну, как хотите, а мы не пустим вас без закуски, – отвечал он, – узнав цель моего приезда. – Кстати, мы можем сообщить вам кое-какие полезные сведения.

Пришлось волей-неволей слезать с коня и закусывать. Полковник Поздеев познакомил меня с несколькими офицерами, от которых я собрал кое-какие сведения о турках, о бродах через Вид и проч. Подкрепившись наскоро и распростившись с радушными гвардейцами, мы двинулись далее, переправились вброд через реку Вид, проехали деревни Горный Дубняк, Телиш и у деревни Койнаре переправились через реку Искер. Здесь я осмотрел все дороги, ведущие к этой реке, измерил глубину ее и быстроту течения, собрал от жителей нужные сведения и затем направился по течению Искера к деревне Глава. Солнце уже садилось, стало заметно темнеть, и я решил ночевать в Главе, тем более что казаки и лошади сильно устали, пройдя около 50-ти верст без корма и почти без отдыха. В ближайшей избе деревни мы остановились на ночлег.

Рано утром на следующий день я переправился со своей маленькой командой на правый нагорный берег Искера, измерил снова пиками глубину реки и, вернувшись опять на левую сторону, добрался до деревни Махалата. Здесь я нашел нашу пехоту и саперов, которые уже навели мост через Искер. Отдохнув немного и побеседовав с саперными офицерами, мы двинулись в обратный путь и к вечеру, через Дубняк и Картужабен, благополучно достигли дома, то есть Зеленых гор и Брестовца. Все свои работы, кроки и описание я передал Куропаткину и на другой день получил от Скобелева благодарность за хорошее исполнение данного мне поручения.

Часов около двенадцати ночи с 27 на 28 ноября, когда мы, ординарцы Скобелева, еще бодрствовали и беседовали о предполагаемом прорыве Османа, послышался чей-то голос:

– Господа, казачий разъезд привез с аванпостов турка!

Мы бросились из избы к Скобелеву, к которому повели пленного низама[206] – здорового, плотного мужчину в старом поношенном пальто с башлыком. Смотрел он на нас довольно спокойно, апатично и, казалось, совершенно примирился со своим положением. Вскоре явился переводчик и занялся опросом пленного, который, как оказалось, попал в наши руки случайно, заблудившись в темноте. Он же сообщил, что боевых запасов у турок осталось очень немного, так что Осман уже две недели тому назад приказал совершенно прекратить стрельбу из орудий и возможно реже открывать ружейный огонь (действительно, в последние дни турки почти совершенно прекратили стрельбу даже по более или менее значительным группам, тогда как прежде они пускали гранаты в кучки из четырех-пяти человек); что два дня тому назад всем солдатам роздан был трехдневный запас галет, кофе и рису со строгим приказанием отнюдь не расходовать эту провизию; что в эту ночь войскам со всех редутов и траншей велено было собраться у моста через реку

Вид, откуда они должны направиться в крепость Виддин. Затем пленный сообщил, что он все время служил на редуте Юнус-бея (Крышинский), что с вечера он крепко заснул в землянке и не заметил, как товарищи его ушли. Отправившись же догонять их, он заблудился и набрел на наш разъезд.

– А ну-ка, посмотрите, господа, – обратился к нам Скобелев, – что у него в ранце?

Мы сняли ранец и раскрыли его. Там оказался тот самый запас, о котором упоминал турок (галеты, рис, кофе), незначительное количество белья и разная мелочь.

– Ну, белье-то неважное! – заметил как бы про себя Михаил Дмитриевич.

– Передайте ему, – продолжал он, обращаясь к переводчику Луцканову, – что он должен вести наш отряд на Крышинский редут, и если окажется, что он наврал, то будет там же убит!

Турок изъявил на это полное согласие.

– Ну а пока прикажите, господа, накормить его хорошенько. Да вот что, Алексей Николаевич, – продолжал генерал, обращаясь к Куропаткину, – нужно будет обо всем этом сейчас же послать телеграмму в главную квартиру и генералу Тотлебену, а затем вызвать охотников и направить их в Крышинский редут со всеми предосторожностями…

Через несколько минут к редутам были двинуты охотники с пленным турком, и вскоре удостоверились, что они действительно очищены неприятелем. Для более сильного занятия их из Брестовца направился Углицкий полк, захвативший не только ближайшие, но и самые дальние редуты над рекой Видом и отрезав, таким образом, путь отступления туркам, которые могли бы, в случае неудачи прорыва, снова вернуться под прикрытие этих грозных укреплений. Остальные же три полка лихой 16-й дивизии с артиллерией двинулись еще до рассвета за реку Вид.

Всю ночь была зловещая тишина – ни одного выстрела не раздавалось в воздухе. Часов в семь утра памятного для всех русских и турок 28 ноября, – лишь только туман слегка рассеялся, и мы стояли уже на своих местах, за Видом, – на правом фланге Гренадерского корпуса раздался ружейный выстрел, за ним другой, третий… И скоро страшная трескотня, вместе с частыми орудийными выстрелами, огласила всю окрестность. Мы увидели, как густые цепи красных фесок стремительно атаковали передовые траншеи наших гренадер, которые, не будучи в силах удержать дружного натиска врага, бежали к своим резервам.

Турки без остановки бросились далее, и через несколько минут та же участь постигла наши батареи, несмотря на тот страшный картечный огонь, валивший целые кучи турецких тел, которым встретили они непрошеных гостей. Было что-то фанатическое, отчаянно-демоническое в этой бешеной атаке! Казалось, что турки поклялись или умереть, или прорваться! На несколько минут остановились мусульмане для маленькой передышки у захваченных ими русских орудий и затем снова стремительно, храбро бросились вперед…

Тогда Скобелев отдал приказание переменить фронт своей дивизии и направиться правее Плевно-Софийского шоссе, во фланг наступавшему врагу, до которого было около четырех верст. Войска, в боевом порядке, в две линии, имея впереди казачью цепь, стройно двинулись на рассвирепевшего врага.

Скобелев, чтобы лучше видеть картину боя, поскакал по шоссе к Плевне. Мы от него не отставали. Между тем военное счастье переменилось: на выручку гренадерам подошла из их резерва свежая бригада и дружно в свою очередь атаковала усталых победителей. Последние не выдержали и подались назад. Эта удача еще больше ободрила гренадер, и они энергично стали теснить врага. Вот они уже взяли обратно свои батареи и брошенные орудия, вот турки бегут через траншеи к Виду, а гренадеры, с победным криком «ура», преследуют их и штыками, и страшными залпами, от которых ложатся целые сотни лучших, испытанных турецких солдат.