Империя хирургов - Юрген Торвальд

Двадцать шестого марта, за десять дней до открытия конгресса, научное противостояние выплеснулось на страницы газет. Зауербрух открыто отреагировал на статью Брауера об усовершенствованиях к его методу в одном из выпусков «Центральблатт фюр Хирурги».

Между строк Зауербруха отчетливо читалась его озлобленность. Были там также и попытки преуменьшить значение работы Брауера. Но он ничего не мог противопоставить тому факту, что Микулич и он – как бы то ни было – оставили эксперименты с повышенным давлением. Поэтому он старался доказать, что такое действие было и остается оправданным. Он настаивал, что подобные опыты нефизиологичны и опасны, поэтому не имеют права на существование. Несмотря на осторожные выражения, со всей ясностью проступал его истинный протест.

Брауер чувствовал, что вовлечен в конкурентную борьбу, и статья Зауербруха была тому подтверждением. Он писал: «Намеренно заменив эксперименты в камере пониженного давления экспериментами с повышенным давлением, я заложил основы, сделавшие практическое применение идеи Зауербруха значительно более удобным». Возможно, тогда Брауер даже не догадывался, насколько был в этом прав.

Между тем, до конгресса Немецкого хирургического общества оставались считанные дни. Во вторник, пятого апреля, Микулич и Зауербрух приехали в Берлин. Барокамера прибыла вместе с ними.

Шестого апреля в 10 часов утра несколько сотен участников конгресса собрались в бело-золотом зале Дома Лангенбека. Непереносимо долго тянулись традиционные приветственные речи до выступления Зауербруха. Непереносимы были утренние доклады и полуденные перерывы. Наконец, пробило два часа. Наконец, барокамера была установлена позади ораторской трибуны – и вот за нее зашел сам Зауербрух. Он видел сотни обращенных к нему глаз, к нему, поднявшемуся из сумрака безвестности. Он начал: «Главная причина сдержанности хирургов по отношению к заболеваниям органов грудной полости состоит в наличии определенных физиологических препятствий…» Затем последовал доклад – плод многомесячной работы – о методе разности давлений, о его барокамере, о продвижении, об операциях на 78 собаках, все из которых выжили. Несмотря на волнение, от него не укрылись удивление, неверие, но также и внимание слушателей. В зале присутствовали известнейшие немецкие хирурги и множество иностранцев. Не дойдя даже до середины доклада, он обратился к проблеме повышенного давления.

Он сделал все, чтобы доказать, что метод повышенного давления также был открыт в Бреслау. И он сделал все, чтобы склонить присутствующих к мысли, что этот метод непригоден и был отвергнут по праву. Затем с окрепшей уверенностью он вернулся к описанию барокамеры и в конце своей речи пояснил: «Основываясь на результатах опытов над животными, мы закономерно заключили и должны выразить надежду, что этот метод может найти практическое применение и в лечении людей».

Зауербрух сошел со сцены. Аплодисменты были непродолжительными, но значительными для выступления такого молодого врача. На месте оратора появился Микулич, намереваясь усилить впечатление, которое произвел его ученик. Его доклад назывался «Хирургические эксперименты с камерой Зауербруха при пониженном и повышенном давлении». Особое ударение он сделал на словосочетание «повышенное давление». Это указывало на намерение Микулича и здесь поддержать претензии Зауербруха на приоритетное право. Но об экспериментах с повышенным давление он говорил очень мало. Однако он попытался подкрепить тезис своего ученика о нефизиологичности метода – коротко, но достаточно четко.

В своем докладе Микулич придал очертания хирургии будущего, которая будет иметь основой открытие Зауербруха. Захваченный этой мыслью, он заговорил о возможности в будущем оперировать на сердце, исправляя его врожденные или приобретенные пороки, с которыми ничего не мог поделать ни один хирург. Затем он подошел к своей излюбленной теме – хирургии пищевода. Он ссылался на огромное количество экспериментов над собаками, пищевод которых он удачно прооперировал. Микулич заявил, что наконец можно будет помочь людям, страдающим от якобы неизлечимых заболеваний этого органа.

Несмотря на скепсис, впечатление, произведенное докладом Микулича, было огромно. Во всяком случае, велико настолько, что, когда было объявлено о выступлении Брауера и Петерсена, это показалось несколько странным. Петерсен, чтобы избежать какого-либо непонимания, сразу же подчеркнул, что, разумеется, приоритетное право изобретателя метода высокого давления принадлежит Зауербруху. Но Брауер был борцом. Далеко отойдя в сторону от того, что ранее изложил письменно, он рассказал о принципиальном устройстве герметичной маски, которая в будущем, как ему виделось, должна была стать неотъемлемой частью хирургии органов грудной полости. Конец его речи содержал намек на Зауербруха: «Еще никогда многоступенчатый прогресс в медицине не был связан с одним только именем. Именно работа многих, в которую и я сделал свой скромный вклад, обеспечивает успех и общее движение вперед». То были слова дальновидного человека, угадавшего, по какому пути пойдет развитие в этой области. Но Зауербрух немедленно вступил в дискуссию. Он напомнил, что, по его мнению, метод высокого давления опасен. Брауер ответил, ответил Петерсен; Зауербрух, Брауер, Зауербрух – наконец, Браун, как председатель, зазвонил в колокольчик. Он завершил противостояние словами: «Как мне видится, метод Зауербруха в перспективе может применяться при торакальных операциях. Но полагаю, что эта дискуссия ни к чему нас не приведет, и убежден, что, если этот метод обладает преимуществами, в следующем году мы услышим о нем более чем достаточно».

Для Микулича и Зауербруха центральным пунктом работы оставалась барокамера, тогда находящаяся на этапе строительства. В начале лета 1904 года увеличенный ее аналог, предназначенный для операций на человеке, был готов. Она поднималась над полом более чем на два метра и от середины была полностью стеклянной, чтобы наблюдатели, студенты и заинтересованные врачи могли беспрепятственно наблюдать за происходящим внутри.

Сначала Микулич прооперировал более дюжины крупных собак. Все без исключения пережили вскрытие грудной клетки и различные вмешательства в работу органов грудной полости. После этого Микулич отважился на первый эксперимент с человеком.

Был конец июня. Первым пациентом Микулича стала женщина, из-за рака пищевода приговоренная к длительному голоданию. Новость о предстоящем эксперименте стала сенсацией, обернувшейся, однако, трагедией. Врачи и студенты толпились у камеры, пока в нее укладывали пациентку и свои места занимали Микулич, Зауербрух и Анщутц. Давление было снижено до необходимой отметки. Лица наблюдавших прижались к стеклу, когда Микулич сделал первый разрез на грудной полости.

Но случилось необратимое. Давление в камере выросло. Понизить его не представлялось возможным. Голова пациентки скатилась на бок. Любая попытка помочь ей была тщетна! Она была мертва. Пневмоторакс, наступление которого должна была предотвратить эта камера, убил ее.

Ни Микулич, ни Зауербрух, насколько мне известно, никогда не делились теми эмоциями, которые, должно быть, переполняли их после свершившейся катастрофы. Вся камера была переоснащена и перепроверена. Сбой в ее работе оставался загадкой. В конце первой декады июля Микулич и Зауербрух оправились от первого потрясения. Микулич принял решение снова начать оперировать в камере. И на этот раз пациентом стала женщина с медленно увеличивающейся опухолью под грудиной, которая не могла быть удалена без вскрытия грудной клетки. Во второй раз Микулич, Анщутц и Зауербрух оказались внутри камеры. Наблюдатели снова приникли к ее прозрачным стенам. Нервный взгляд Микулича на этот раз метался между операционным полем и столбиком барометра. Он вскрыл грудную клетку, вырезал большую часть ребра специальными ножницами. В отверстии было хорошо видно легкое. На этот раз ничего не случилось. Впервые была вылущена опухоль с внутренней стороны грудины. Грудная стенка была сшита. Пациентку, которая продолжала ровно дышать, вынесли из камеры. Уже через десять дней она покинула клинику. Так в Бреслау впервые было доказано значение метода пониженного давления для человеческой жизни. Микулич предчувствовал скорое осуществление и своей заветной мечты. Это был ни с чем не сравнимый час.