В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941-1943 - Ханс Киллиан

Однако наш новенький не только вызывающе высокомерен, но, по-видимому, еще и туговат на ухо. Просто мастер все пропускать мимо ушей! Рентгенолога, видного специалиста в своей области, никто не беспокоит, до ссоры или скандала дело не доходит. Когда группа направляется дальше, я отвожу его в сторону:

– Дружище, главное – молчите. Господин гинеколог, скажем так, врач, который оказался на распутье. В мужчинах он ничего не смыслит. Ему не повезло, поскольку в госпиталях только они и лечатся.

На севере России лето короткое, но дни по-прежнему длинные. На протяжении этих немногих ограниченных весной и осенью месяцев земля утопает в зелени. Днем жарко и солнечно, ночью душно, а от одной ночи до другой природа снова и снова преподносит нам свои чудеса. Так непривычно и вместе с тем тревожно наблюдать за тем, как стремительно все созревает за эти недели. Ритм природы кажется просто бешеным. Едва проклюнувшись, рожь уже желтеет, не успев вырасти. Бескрайние поля цветущих подсолнухов расстилаются золотым морем. Конопля развешивает свои нежно-голубые бутоны, а овес выпускает усики.

Вернувшись из утомительной поездки в Порхов, однажды после обеда я принимаю холодную ванну в коричневых водах Шелони, после чего располагаюсь на склоне, греясь и нежась под ласковыми лучами солнца.

На противоположной стороне к реке приближаются три русские девушки не старше восемнадцати – девятнадцати лет. Хохоча и веселясь, они мчатся по берегу, затем, заметив мягкую зеленую лужайку рядом с водой, останавливаются. Они не могли меня не заметить, но с удивительной естественностью, как будто так и надо, начинают раздеваться. Нас разделяет не больше пятидесяти метров. Они нисколько не стесняются, а я с улыбкой наблюдаю, как с них слетает летняя одежда: юбки, лифчики и трусики. Абсолютно обнаженные, три грации стоят под солнцем и потягиваются. Поистине райская сцена и восхитительная по своей наивности картина. Я чувствую себя шелонским Парисом. Затем, не торопясь, они сначала показывают друг другу свои яркие разноцветные купальники, стараясь поразить всех остальных, а потом облачаются в них. Они бегом устремляются к речке и, оказавшись в воде, с гамом и смехом начинают плескаться и барахтаться.

У нас на родине купальник имеет одно-единственное предназначение: прикрывать женскую наготу. А у этих русских все иначе. Они не стесняются своей естественной наготы и надевают купальник только ради того, чтобы украсить себя. Показываться обнаженными – в этом они не видят ничего непристойного, но почему?

После того как три девушки вдоволь накупались, обсохли и погрелись на солнышке, они снова снимают купальные костюмы, бегут нагишом к реке, выжимают мокрые вещи и опять надевают платья. Чрезвычайно тронутый их милой беззаботностью, я долго смотрю им вслед, когда они не спеша вдоль берега идут обратно в город.

Сегодня я начинаю проводить серию пластических операций одному совершенно обезображенному раненому. Парня должны были оперировать на родине, но он умоляет меня устранить уродство, чтобы его не испугались.

– Как мне вернуться домой таким уродом, господин капитан? – говорит он в отчаянии. Он боится потерять свою невесту.

Операции будут сложными и длительными. Левый глаз и вся средняя часть носа вырваны осколком гранаты, левая половина лица оказалась обезображенной, также нет части слизистой носа. Скверно, очень скверно. Нижнее веко левого глаза полностью вывернулось наружу, покраснело, воспалилось и выглядит просто отвратительно. Правда, ноздри и кончик носа еще остались, но края глубоко втянулись в рану. Края раны срослись, и обе ноздри оказались совершенно закрытыми.

Стоящая передо мной задача сложна и объемна. Лексер, один из наших мастеров пластической хирургии, после Первой мировой войны подарил новое лицо бессчетному множеству таких солдат.

Под общим наркозом и местным обезболиванием одновременно проходит первая операция. Сначала я заново иссякаю края раны, вырезаю целые части огрубевшей, зарубцевавшейся ткани, открываю обе ноздри и рассекаю сросшуюся хрящевую перегородку. Таким образом наконец-то удается выпрямить нос. Затем на левом предплечье вырезается большой стеблеобразный кожный лоскут, всаживается на место огромного дефекта носа так, чтобы внешний край кожи был внутри, а жировой слой выходил наружу. На это есть свои серьезные причины: дело в том, что сначала нос должен полностью уплотниться внутри. Затем уже подобным образом можно будет вырезать кожный лоскут с правой руки и закрыть внешнюю поверхность дефекта, завершив формирование носа. Между двумя кожными лоскутами потом я собираюсь вставить хрящ или костную пластинку, чтобы образовалась спинка носа.

Вшить кожу удается совершенно точно – это не представляет никаких трудностей. Намного сложнее зафиксировать руку в нужном положении, поскольку вырезанный кожный лоскут ни в коем случае не должен оказаться в напряжении, иначе от недостатка питания он погибнет. Тогда все будет напрасно.

Этот метод восходит к традициям сицилийского семейства Таглиагоццо, которое, возможно, почерпнуло свои знания из Индии.

Я сгораю от любопытства, приживется ли пересаженная кожа.

Фронт уже давно утратил свою подвижность, он оцепенел. Наша служба стала монотонной и однообразной: объезды, осмотры, операции, доклады, обсуждения. Читаю двухчасовую лекцию двумстам студентам, которых отправили на фронт. Молодые люди с интересом следят за моими объяснениями – это радует.

Каждый раз, делая остановку в Порхове, я проверяю своего пациента. За него можно быть спокойным, он идет на поправку и понемногу привыкает к своему положению. Пересаженный участок кожи в полном порядке.

13 августа. Продолжение пластической операции. Первый лоскут хорошо прижился. Удивительно, за какое короткое время он сросся с новой тканью. Уже сегодня я могу начать проводимую в несколько этапов засечку прижившейся кожи.

Пациент радуется малейшему прогрессу и очень благодарит. Лишь бы мне сопутствовал успех.

Начало сентября, уже чувствуется приближение осени. Листья начинают менять свой цвет. Перелетные птицы собираются лететь на юг. Утки, аисты, журавли, хищные птицы и прекрасные сизоворонки стремятся прочь отсюда. Молча мы смотрим им вслед. На душе тревожно. Неужели зима снова близко? Дни становятся все короче и короче.

С аэродрома в западной части Пскова вылетает наш «Ju-52», который должен доставить меня в Демянск. Над Ловатью творится черт знает что. Зенитные установки палят не переставая, того и гляди собьют. Долететь без потерь – настоящее счастье. Нам это удалось. Наверное, скоро можно будет летать только по ночам.

Я снова останавливаюсь у Венка. Пропускная способность его госпиталя просто поражает. За девять месяцев осады Демянска этот полевой госпиталь оказал помощь 14 тысячам раненых и больных, что убедительно доказывает, какие потери мы несли из-за ранений и болезней. В госпитале бушует малярия. Врачей она тоже косит. Но поскольку опасных симптомов нет, никто не воспринимает эту болезнь всерьез. Так же как и при сыпном тифе, инфекцию переносят вши.