Спичка - Сьюзен Элизабет Филлипс

— А что для тебя важно, Джоэл?

Вопрос был настолько бесцеремонным, что Джоэл решил оставить его без ответа. Анджела подняла волосы с шеи и стала обмахиваться сплющенной красно-белой коробкой от попкорна.

— Для меня важны Сэмми и мои подруги. Твоя дочь. Поездки в Вегас. Посещения церкви. Мне нравится делать прически и проводить время с подругами. Пожилым леди нравятся мои шутки, и со мной они снова чувствуют себя красивыми — и мне это нравится. Но самое важное для меня — это Сэмми. — Она отложила коробку и стала рассматривать один из ногтей, на котором начал слущиваться пурпурно-красный лак. — Я знаю, он стыдится меня — стыдится моей внешности и моего поведения, например того, что я рассказываю, будто Элвис — его отец. Но я не собираюсь менять себя, даже для сына. Я пыталась изменить себя для Фрэнка, но ничего путного из этого не вышло. Человек должен оставаться самим собой. Мне нравится носить яркие шмотки и весело проводить время. А иначе — не успеешь оглянуться, как тебе уже пятьдесят и вспомнить нечего.

Джоэлу было уже пятьдесят девять. Неужели ее слова относились к нему?

— Я живу в одном из прекраснейших особняков Калифорнии, — произнес он холодно. — У меня есть дома по всему миру, автомобили и все, что душа пожелает!

— И несмотря на все это, мне тебя жаль.

Джоэл был взбешен. И откуда у нее столько наглости, чтобы жалеть его?

— Поберегите вашу жалость для того, кто в ней нуждается!

— Наверное, все самое хорошее в жизни обошло вас стороной. — Анджела снова стала обмахиваться коробкой от попкорна. — Вы не верите в Бога и никак не помиритесь со своей дочерью.

— А вот Сюзанну сюда вмешивать не надо!

— Она необыкновенная девушка, добрая и чуткая. Боюсь, что Сэмми причинит ей много страданий. Вы должны поддержать ее.

— В том, что случилось, нет моей вины. Она сама выбрала свой путь, пусть теперь по нему и карабкается!

— Иногда главное в любви заключается в том, чтобы любить человека даже тогда, когда он заставляет тебя страдать. Послушайте, Джоэл, каждый дурак может полюбить идеального человека — того, кто делает все правильно. Но это не требует напряжения души. Душа напрягается лишь тогда, когда продолжаешь любить человека, приносящего тебе страдания.

— Например, вашего мужа? — с издевкой спросил Джоэл. — Вы, женщины, удивительный народ! Вы позволяете мужчинам ездить на вас верхом, потому что вам недостает духа постоять за себя, а потом преподносите свою слабость как жертвенную любовь!

— Любовь никогда не сделает вас слабым. Слабым становишься тогда, когда перестаешь быть самим собой. Это как с Сэмми. Ему хочется превратить меня в кого-нибудь вроде Флоренс Хендерсон. Он никак не успокоится: покупает мне маленькие жемчужные сережки, белые кардиганы. Я всегда благодарю его, но эти вещи не в моем стиле, и, как бы я его ни любила, никогда не позволю ему изменить меня. Вот как я пытаюсь оставаться самой собой. Я продолжаю молиться и не теряю надежды, что все у нас уладится. Точно так же у вас с Сюзанной. Можно и не одобрять ее поступки, но это не значит, что ее следует вычеркнуть из своей жизни.

Лицо Джоэла словно окаменело.

— Никогда не буду иметь дело с предавшим меня человеком!

— Она вас не предавала. Она просто пошла за своей звездой. С вами это никак не связано.

— Никогда не смогу простить ее после того, что она сделала!

— Но, Джоэл, именно в этом и состоит любовь! Иначе это простое пожатие рук.

Джоэл старался не думать о словах Анджелы, но ничего не мог с собой поделать. Неужели эта дешевая, вульгарная женщина знала о жизни то, что от него ускользнуло?

Музыкальные ворота неожиданно отворились. Показался лимузин — такой же белый, как костюмы Элвиса во время шоу в Лас-Вегасе, — за ним другой. Рядом с Джоэлом всхлипнула Анджела. Шестнадцать лимузинов траурной процессии один за другим проследовали через ворота. Люди плакали. Слезы текли по лицам суровых мужчин и добродушных толстух, и никто не стеснялся этих слез. Затем Анджела схватила Джоэла за руку — показался белый «кадиллак»-катафалк, катафалк с телом Короля рок-н-ролла.

Анджела, сдерживая рыдания, глубоко вздохнула и прошептала:

— До свидания, Эл.

Джоэл смотрел, как катафалк медленно выезжает на бульвар. Он почувствовал острый приступ боли в плече и растер его рукой. Ему не хотелось размышлять об участи королей. Джоэл не хотел думать ни о том, что смертен, ни о предпринятой им странной одиссее, и вдруг ощутил тяжесть бессмысленности своей жизни — он почувствовал, как под этой тяжестью может провалиться сквозь тротуар в сухую горячую землю Теннесси. Джоэл подумал о словах Анджелы — о том, что главное в любви состоит в способности любить причинившего тебе страдания. Он закрыл глаза и вспомнил, какие страшные страдания принесла ему Сюзанна. Но сейчас, перед лицом смерти и похорон, они уже не казались ему такими важными, как прежде.

И наконец он признался себе, как мучительно жаждет ее возвращения. Джоэл хотел, чтобы Сюзанна вернулась и чтобы он смог полюбить Пейджи так, как следует любить дочь. Он представил свою семью, собравшуюся вокруг него на рождественский обед, с розовощекими внуками за столом и сидящую рядом с ним Кэй — глупую, беспечную Кэй, так часто заставлявшую его смеяться и помогавшую забывать о тяготах бремени власти.

Он ухватился за плечо, отчаянно пытаясь сделать вдох, и тут перед его взором бесконечной чередой, словно длинная кривая на графике сбыта, потянулись все его грехи. Он увидел свою гордыню и себялюбие, увидел мелочную жестокость и свою глупую веру в способность переделать весь мир на свой манер одной лишь силой воли. Он увидел свое высокомерие, оттолкнувшее любовь людей, окружавших его теплом и заботой.

Боль схватила его, распространяясь от плеча к груди, и он вспомнил маленькую девочку, которую вытащил когда-то из бабушкиного шкафа много лет назад. Она подарила ему идеальную, безоглядную любовь — самый драгоценный дар в его жизни, — а он отбросил ее! Джоэлом овладела паника, когда он осознал все утраты. Неужели сейчас слишком поздно? Сможет ли он ее вернуть?

Его удивила внезапная волна эйфории, вместе с болью захлестнувшая все тело. Нет, не должно быть слишком поздно! Как только он вернется, сразу же поговорит с ней. Вечером же улетит домой и тотчас поедет к ней. Он скажет, что простил ее, скажет, что любит ее! Его жизнь вновь обретет смысл. Все опять будет хорошо.

Анджела все еще не могла оторвать взгляд от этого белого катафалка, и даже в профиль ее лицо казалось испуганным.

— Я знаю, что уже немолода, — прошептала она, — но… как, по-твоему, Джоэл, я еще привлекательна?

Он сжал грудь, чувствуя, как каждый вздох отзывается разрушительной болью. Времени больше не оставалось. Он почувствовал, как его охватывает холод, увидел, как меркнет свет, и понял, что должен немедленно отдать что-то хорошее и драгоценное. Собрав остаток сил, Джоэл вытолкнул из себя слова: