Прощание с Византией - Алексей Величко

Новые веяния о природе папской власти обобщил один из наиболее категоричных сторонников папизма канонист Агостино Трионфо (1243—1328) в своем трактате «О высшей церковной власти». Им были поставлены следующие вопросы: может ли человек апеллировать на решения папы к Богу? Не является ли апелляция на решение папы к Богу апелляцией против Бога? Можно ли апеллировать к коллегии кардиналов или к Вселенскому Собору? И тут же отрицательно отвечал на них, ссылаясь на то, что Господь, сотворивший мир, сказал о Своем творении: «Очень хорошо» (Быт.1: 31). А главой этого порядка вещей в мире является Римский епископ.

И далее: «Подобно тому, как этот порядок был бы перевернут апелляцией к Вселенскому Собору, так и это благо будет сведено на нет, потому что нет блага для армии, если это не благо для военачальника, и нет блага для Церкви, если это не благо для папы. Благо военачальника выше блага всей армии, и благо папы превыше блага всей Церкви». Итак, значение имеет не сама Церковь и не тело Церкви («corpus Ecclesiae»), но лишь caput Ecclesiae («глава Церкви»)[507].

Особой прерогативой Римского епископа являлась также канонизация святых. Давно уже отошли в прошлое времена, когда местная Церковь могла проявить в данном деле инициативу. Как разъяснил в своем письме Датскому королю Вальдемару I Великому (1157—1182) папа Александр III, «даже если многие знаки и чудеса были представлены через него, вам не разрешается чтить его публично без утверждения Римской церкви»[508].

Уже во времена «Клюнийской реформы» изначальное богословское понимание «Церкви» претерпело в умах латинян существенное изменение. Под Ecclesia начали понимать исключительно клир, и получилось, что Церковь отождествилась со священноначалием; мирян уже никто в расчет не принимал. Западная церковь все более становилась корпорацией с единой иерархической и управляющей структурой. Она переставала быть Телом Христовым и становилась юридическим лицом, организацией. Безусловно, это значительно усилило практическую власть Римского епископа[509].

Наконец, нельзя забывать, что к XIII веку на Западе стало общепринятым культивируемое папами убеждение, что апостолик стоит выше Вселенских Соборов. В частности, на «Вселенском» соборе в Латеране в 1179 г. (III Латеранский собор) папа Александр III заявил, что собрал его по собственной инициативе, поскольку является единственным пастырем всей Вселенной. А остальные епископы, делегаты Собора, обязаны помогать ему своим присутствием и советом. Их количество в общемто ничего не меняет, поскольку есть Римский епископ. Единственно придает внешний вес принятым папой решениям[510].

На этом же Соборе было утверждено каноническое решение о том, что исключительно папа является высшим законотворцем Кафолической Церкви, утверждает новые каноны и отменяет старые. Поэтому даже сомнения в истинности решений Римского епископа не могут возникать в сердцах настоящих христиан. Правда, узурпируя традиционные права местных епископов, папы – надо отдать им должное – деятельно защищали своих подчиненных перед третьими лицами. Вопрос об инвеституре к тому времени уже не стоял, и даже дерзостные Германские императоры за редким исключением уже не посягали на то, чтобы управлять своей национальной Церковью[511].

Да что там местные епископы, если под папской туфлей оказалась вся Западная империя, государи которой иногда беспомощно взирали за тем, как рушится их власть. Показательно письмо, написанное папе Иннокентию III одним из высокородных корреспондентов: «Достаточно известно, что после смерти нашего возлюбленного государя и брата, высокого Римского императора Генриха VI (1191—1197), Империя пришла в такой беспорядок и многими бурями столь жалким образом была взволнована и растерзана, во всех своих частях и в пограничных областях так потрясена, что рассудительные люди не без основания считали восстановление Империи в наши дни невозможным, так как всякий жил и действовал без суда и закона, как ему хочется, по внушению и благоустроению своей воли»[512].

Но вслед за этим невиданным взлетом папству пришлось пережить тяжелый период падения. Раздавив Германскую империю в лице Гогенштауфенов, папство подписало себе приговор. И дело даже заключалось не в тех многочисленных искажениях истины, выступивших прямым следствием софистического обоснования всемогущества Римского епископа, а в том, что устранение и казнь Германского короля стали наглядным примером для остальных властителей Запада – что с ними может статься, если папа сохранит свою власть в новом виде[513].

Нельзя не согласиться с одной весьма основательной точкой зрения на данный предмет. «Вина Средневекового папства в отношении к государству состояла не в том (даже. – А.В.), что они утверждали превосходство духовной власти перед светской, а в том, что они, вопреки этому превосходству, вопреки своему утверждению, что область государственная или политическая есть низшая, переносили цель своей деятельности в эту низшую область, усваивали себе ее характер, действовали ее средствами. Вина папизма не в том, что он превознес, а в том, что он унизил папство. Воистину, мирская политика должна быть подчинена церковной, – но никак не через уподобление Церкви государству, а напротив – через постепенное уподобление государства Церкви. Мирская действительность должна пересоздаваться по образу Церкви, а не этот образ – в уровень мирской действительности»[514].

Да и то сказать, в своем стремлении расширить власть Рима до бесконечности папы многократно перешли невидимую границу, за которой начиналась открытая война. Ну кому, например, мог понравиться тезис о том, что если против неверного папе короля нет никаких средств, кроме молитвы, то он перестает быть правителем и подданные вправе убить его?[515]

Следует заметить, что доводы сторонников «папской теории» не страдали безупречностью, и многие клирики, составлявшие оппозицию Риму, без труда приводили многие аргументы в пользу Западного императора. К числу их нужно отнести знаменитого Вальтрама, епископа Наумбургского, творившего в те годы, когда Григорий VII Гильдебранд и Генрих IV сошлись в смертельной схватке. В своем произведении «О сохранении единства Церкви» («De unitate Ecclesiae conservanda») он традиционно признает Римскую церковь матерью всех Церквей. Но затем делает неожиданный и неприятный для Апостольского престола пассаж – когда Византийские императоры впали в ересь (?), писал Вальтрам, Рим отверг их от себя и избрал благородных галлов и германцев, короли которых стали императорами. Но перенесение верховной власти состоялось по решению германских и франкских князей, и папа лишь благословил их выбор. Присвоив себе право (!) отрешать императоров от власти и решать вопросы престолонаследия, понтифик вверг народы в смуту и междоусобицу, вследствие чего возникла реальная угроза единству Церкви. Возбуждая епископа на епископа, народ на народ, князей на императора, Гильдебранд и его сторонники сами стали отщепенцами от Церкви, отвергли себя от Христа. Это был более чем опасный вывод для Рима[516].