Хаски и его Учитель Белый Кот, Том II - Жоубао Бучи Жоу

нему пришло понимание, что Адский разлом был тем самым переломным моментом в двух его жизнях.

В прошлой жизни он искренне любил одного человека.

Когда его любимый пожертвовал собой, в ад попал сам Мо Жань.

В этой жизни он узнал, что был еще один человек, который всегда любил и оберегал его.

Позже этот человек тоже пожертвовал своей жизнью, но ради того, чтобы он смог вернуться в мир людей.

Глава 121. Учитель действительно образцовый наставник[121.1]

Через восемь дней после отъезда Мо Жаня Сюэ Чжэнъюн получил от него первое письмо.

Пятна туши растеклись по бумаге[121.2], и, хотя автор явно пытался писать аккуратно, получалось у него из рук вон плохо.

«Дядя, не волнуйтесь за меня. Сегодня я переправился через Цветочную реку, и у меня все хорошо. В последнее время в этих местах бушевал злой дух, но, к счастью, обошлось без жертв. Ваш племянник уже урезонил этого надоедливого водного призрака, и теперь паромную переправу можно преодолеть без опаски. Хозяин корабля дал мне пять сотен серебряных монет, высылаю их вместе с письмом. Передайте привет тете и наилучшие пожелания Учителю!»

На сто двадцатый день пришло двадцать второе письмо.

«Дядя, не волнуйтесь за меня. Вашему племяннику случайно достался духовный камень высшего сорта. Если вставить его в рукоять сабли Сюэ Мэна, Лунчен станет оружием, достойным бессмертного, хотя, конечно, с божественным оружием ему все равно не сравниться. Передайте привет тете и наилучшие пожелания Учителю!»

На сто тридцатый день — двадцать четвертое письмо.

«Дядя, не волнуйтесь за меня. Недавно ваш племянник занимался совершенствованием в Заснеженной долине. Тут всегда холодно и растут диковинные цветы и деревья. Самый редкий из них — морозный снежный лотос[121.3], но, к сожалению, поле с этими цветами охраняла тысячелетняя демоническая обезьяна. Когда Ваш племянник только прибыл в эти места, его духовных сил и навыков не хватило, чтобы подобраться к нему, но после дней усиленных тренировок ему удалось сломить демоническую защиту. Отправляю Вам чуть больше десятка цветов вместе с письмом. Передайте привет тете и наилучшие пожелания Учителю!»

…

Вместе с письмами часто приходили какие-то духовные предметы, редкие растения, эликсиры, поделки из дерева и камни.

Кроме Сюэ Чжэнъюна, Мо Жань писал личные письма Ши Мэю. Но их содержание обычно ограничивалось такими банальными вещами, как услышанные им во время странствий слухи и байки или сетования на отсутствие теплой одежды.

Поначалу кисть Мо Жаня часто пачкала бумагу, а в словах попадались ошибки, но со временем, хотя его манера начертания иероглифов так и не стала приятной для глаз, письма стали выглядеть аккуратно, а ошибок с каждым разом становилось все меньше.

Год пролетел в мгновение ока.

Однажды, попивая свежий весенний чай, Сюэ Чжэнъюн получил очередное письмо от Мо Жаня.

Закончив читать, он с улыбкой показал его госпоже Ван. Взглянув на него, женщина рассмеялась:

— Почерк этого ребенка становится все красивее.

— Прямо как у кое-кого, да?

— У кого?

Сюэ Чжэнъюн подул на свой чай и взял со стола свиток с названием «Древние защитные барьеры. Сборник с комментариями».

— Смотри, разве на семьдесят процентов он не копирует стиль Юйхэна?

Госпожа Ван взяла книгу в руки и, пролистав ее, удивленно сказала:

— Действительно, очень похоже.

— Когда Мо Жань пришел на пик Сышэн и поклонился Юйхэну как учителю, тот посоветовал ему несколько книг для чтения, но мальчик не понимал большую часть слов. Тогда Юйхэн сам взялся обучать его грамоте и долгое время преподавал ему основы начертания иероглифов от самых простых, что были частью его имени, до сложных, — Сюэ Чжэнъюн покачал головой. — Тогда Жань-эр был не особо прилежен в учении и с горем пополам справлялся с написанием талисманов, но теперь, похоже, он приблизился к идеалу.

Госпожа Ван улыбнулась:

— Похоже, ему нужно было чаще спускаться с горы. На воле он чувствует себя гораздо спокойнее.

Сюэ Чжэнъюн тоже улыбнулся:

— Интересно, как он будет выглядеть после пяти лет странствий. Сколько же ему тогда будет? Двадцать два?

— Двадцать два.

— Увы, — расстроенно вздохнул Сюэ Чжэнъюн. — Я-то думал, что Юйхэн будет держать их всех при себе до двадцати лет, но человек предполагает, а решают Небеса[121.4].

Человек предполагает, а решают Небеса. Именно так думал и Мо Жань.

Он путешествовал по всему миру от гор на севере до морей на юге, от муссонных лесов до величественных ледяных вершин. Летом, устроившись на берегу реки Лао, он залпом осушил кувшин молодого вина, а по зиме в снегопад слушал пение цянской флейты[121.5], сидя у озера раскаленной лавы.

В прошлой жизни он стал императором, и все земли под небесами принадлежали ему, но только в этой жизни, преодолев тысячи гор и рек, он смог своими глазами увидеть рыбацкие джонки в восточном море или кипящие реки лавы на западе. Раньше он не замечал, как черны ноги носильщиков, идущих по камням брусчатки, не видел их потрескавшуюся от мороза кожу и твердые как железо ступни. Он никогда не слышал, как в грушевом саду тростниковая флейта поет в детских руках, и звук ее, легкий и невесомый, как рвущийся шелк, рассыпается по глади заросшего пруда.

«Всему, что сияет и цветет, суждено превратиться в руины...»

Он больше не был Наступающим на бессмертных Императором, и в этой жизни он уже никогда не станет им. Теперь он…

— Старший брат, — звонко окликнул его ребенок, стоявший за прилавком. — Старший брат, можешь помочь спасти эту птичку? У нее крылья сломаны, и я... я не знаю, что делать.

— Юный заклинатель, — хрипло позвал его деревенский староста, — Спасибо за то, что помогли нам. В этой деревне живут лишь старики и вдовы, если бы вы не пришли, из-за этого злого духа нам бы пришлось покинуть родные места. Вы наш благодетель! Этот старик… пока жив, этот старик будет помнить вашу доброту.

— Добрый человек, — дрожащим голосом взмолилась маленькая нищенка, которую он встретил по дороге. — Добрый человек, мы с мамой уже несколько дней ничего не ели. Пожалуйста, будьте милосердны. Проявите сострадание...

Мо Жань закрыл глаза и снова открыл их.

Потому что кто-то окликнул его:

— Образцовый наставник[121.6] Мо.

От этого обращения привычно кольнуло в груди. Подняв голову, он посмотрел на загорелого парня, который позвал его, и без особой надежды попросил:

—