Игры политиков - Дик Моррис

В борьбе с республиканской оппозицией за принятие целого ряда законодательных актов, которые позволили бы штату справиться с проблемами депрессии, губернатор обращался непосредственно к народу, используя для этого радиоволны. «В ходе каждой сессии [законодательных органов штата], — вспоминает один из помощников Рузвельта, Сэм Розенман, — он проводил радиобеседы, в которых… обращался к людям за поддержкой в его борьбе с этими органами… После каждой из таких бесед на законодателей буквально обрушивалась лавина писем, и они стали самым острым оружием Рузвельта во всех его действиях, направленных на принятие новых законов».

Сам же Рузвельт отмечал: «Сталкиваясь с оппозицией, я обращался к избирателям по радио напрямую и неизменно встречал самый сердечный отклик».

Таким образом Рузвельт формировал свое собственное общественное лобби. Захваченные его энтузиазмом и тронутые откровенностью весьма насыщенных радиобесед, граждане штата Нью-Йорк оказывали ему широкую поддержку в полемике с оппозицией. Радио обеспечивало возможности диалога с электоратом, каких раньше не было и в помине.

Одна из причин, отчего Рузвельт испытывал такую симпатию к радио, заключается в том, что большинство газет, как правило, выступало на стороне его противников из республиканской партии и всячески нападало на политику президента. Стремясь действовать через их голову, Рузвельт нашел в радио прекрасный инструмент непосредственного общения с избирателем. И разумеется, этот выдающийся мастер политики озаботился тем, чтобы укрепить свою популярность в кругу радиомагнатов. В то время как европейские правительства начали национализировать радиосеть, Рузвельт заверил владельцев американских станций, что этому примеру не последует. Неудивительно, что, едва он приступил в марте 1933 года к исполнению своих обязанностей, президент Национальной ассоциации радиовещателей Алф-ред Маккоскер заверил его «в полной и безоговорочной поддержке радио в решении стоящих перед ним задач». В годы своего президентства Рузвельт не испытывал ни малейших трудностей в получении радиоэфира (впрочем, в общении с деятелями радио у него был в запасе не только пряник, но и кнут. Любая станция, выступившая против президента, отмечает Браун, «внезапно обнаруживала, что ей отказывают в продлении лицензии на вещание»).

Была и еще одна причина, отчего Рузвельт и радио составили столь удачную пару: физическое состояние президента. Переболев в 1921 году полиомиелитом, Рузвельт оказался на всю жизнь прикован к креслу-каталке. Лишенный возможности передвигаться, он увидел в радио единственно возможный способ общения с согражданами по всей стране. Выражаясь его собственными словами, радио одарило физически немощного лидера нации «властью голоса».

«Радио придало новый смысл старым словам о публичном политике, «идущем в народ», — писала 13 марта 1933 года «Нью-Йорк таймс». — В 1919 году такой поход предпринял президент Уилсон, и он оказался утомительным путешествием, сопровождаемым десятками речей… Ну и президент Рузвельт, не выходя из кабинета, обращается к такому количеству слушателей, о котором политики прежнего склада и мечтать не могли».

С первых же шагов Рузвельт дал ясно понять, что его президентский стиль будет определяться радиоэфиром. Добившись права представлять демократов на выборах 1932 года, Рузвельт вопреки сложившемуся канону полетел в Чикаго на съезд, чтобы самолично дать согласие на участие в президентской гонке. «По традиции кандидат откладывает эту процедуру до тех пор, пока месяц-два спустя делегаты не уведомят его официально о решении съезда». Но Рузвельт не следовал традициям, он их устанавливал. Во времена, когда перелеты были еще редкостью, он, по воспоминаниям Сэма Розенмана, сразу осознал «значение драматизма в публичной политике и общественных отношениях». Или, точнее бы сказать, понял, что «раздавленная, разочарованная, сбитая с толку нация с готовностью воспримет нечто новое, необычное, то, что позволит надеяться на скорый конец унылого прозябания. Рузвельт хотел дать понять людям, что в случае избрания будет действовать — действовать быстро, решительно и нестандартно».

Именно в речи на съезде, которая транслировалась по радио на всю страну, Рузвельт впервые употребил свое ставшее затем крылатым выражение: «Я присягаю Новому курсу американского народа». В политике началась новая эра.

В сентябре 1932 года Рузвельт произнес по радио четыре предвыборные речи. А 31 октября состоялись его радиодебаты с Гербертом Гувером — лос-анджеллесская газета «Ив-нинг геральд» назвала их «крупнейшим событием в американской политической истории». У Гувера было преимущество действующего президента, но природная замкнутость ему не позволила даже приблизиться к Рузвельту — этому мастеру радиоречи. Гейм, сет и весь матч остались за ФДР.

Потерпев сокрушительное поражение (472 голоса выборщиков за Рузвельта, 59 — за Гувера), последний попытался было взвалить всю вину на радио: «Метод Рузвельта заключался в том, чтобы вколачивать, прямо или намеком, в уши миллионов радиослушателей всякие небылицы о полной бесчувственности своего оппонента».

Да, победа была одержана безоговорочная, но впереди ждали новые, более трудные сражения. Приступая к исполнению обязанностей, Рузвельт столкнулся с кризисом, какого не видывал при вступлении в должность ни один из его предшественников со времен Линкольна. За последние три года уровень производства упал вдвое, в цифровом выражении со 100 миллиардов долларов до 55. Безработица поднялась с 4 процентов до 25; таким образом, не работал каждый четвертый американец.

В таких условиях стране нужен был лидер. Раньше президенты уделяли национальной экономике сравнительно мало внимания, все эти упадки, подъемы, депрессии и иные приливы-отливы деловой активности представляли собой лишь форму показаний политического барометра: погода, конечно, может воздействовать на положение администрации, но президент тут мало что способен изменить. Однако же после краха нью-йоркской фондовой биржи в 1929 году американский народ, оказавшийся жертвой тяжелейшей депрессии, возмутился бездеятельностью тогдашнего президента — Герберта Гувера. И Рузвельт инстинктивно почувствовал, что ему придется играть куда более активную роль — вдохновлять страну так, как никто из его предшественников в Белом доме.

Таким образом, радио стало для Рузвельта не только политическим инструментом, но и экономическим стимулятором — рычагом борьбы со скепсисом, который собственно и лежал в основании депрессии. Если голос его, рассуждал Рузвельт, способен возжечь веру и укрепить надежду и оптимизм, то ему удастся вернуть Америку в добрые старые времена. Если Рузвельт-политик понял, что радио поможет ему выиграть выборы, то Рузвельт-экономист понял, что поможет оно и прогнать национальные страхи, сковывающие экономику страны.

В своей инаугурационной речи Рузвельт объявил национальной радиоаудитории, что «единственное, чего следует бояться, — сам страх, безымянный, иррациональный, неоправданный страх, парализующий усилия, потребные для того, чтобы отступление превратить в прогресс». Воспламеняя чувство доверия, какого Америка не испытывала все последние годы, Рузвельт предрекал, что «наша страна выдюжит, как выдюживала она и ранее, выдюжит, возродится и станет на путь процветания…».