Игры политиков - Дик Моррис

Рузвельт старался строить свои беседы так, чтобы людям не было скучно. Он писал: «Единственное, чего я боюсь, так это, что, будучи слишком частыми, беседы могут утратить эффективность». Его настораживал — через океан — даже пример еще одного великого коммуникатора: «Нельзя выступать чаще чем раз в пять-шесть недель. Полагаю, что Черчилль говорит слишком много, мне хотелось бы избежать этого».

По мере того как в результате осуществления одного из любимых проектов Рузвельта — Сельской энергетической системы — электричество начало приходить даже в самые отдаленные фермы и деревушки, аудитория президента разрасталась. Например, одну, вполне типичную беседу (11 сентября 1941 года) слушали 54 миллиона американцев, то есть 73 процента взрослого населения страны.

Превратив радио в главный инструмент своей публичной политики, Рузвельт, по выражению журнала «Броадкас-тинг», «в одиночку совершил революцию в современном ораторском искусстве». Если Уильям Дженнингс Брайан и Дэ-ниэл Уэбстер были «героями-ораторами XIX века, то Рузвельт стал в этом смысле образцом для века XX».

Рузвельт говорил — нация внимала. Выступления его достигали практически каждого дома, и процент голосующих вырос за двадцать лет (1920—1940) на 87 пунктов, хотя население за тот же период стало больше всего лишь на 25 процентов. Разумеется, частично такой всплеск активности объясняется тем, что 30-е годы были тяжелыми для Америки временами, когда на кону стояли жизненно важные вопросы. Но трудно не предположить, что этому способствовала и беспрецедентная широта рузвельтовской аудитории. Избиратели ощущали связь со своим президентом.

«Банковская речь» была первой из четырех «бесед у камелька», которые Рузвельт провел в течение первого года своего президентства. Реакция — полмиллиона писем и телеграмм в таком роде: «Мы с женой — средние американцы… Мы сидели подле камина, когда послышался ваш голос из Белого дома… Мы прошли в соседнюю комнату, увеличили звук и в течение двадцати минут слушали, как если бы вы заглянули к нам в дом поговорить о наших проблемах и проблемах наших друзей и соседей. Слушая ваши прямые, откровенные слова, нельзя не заразиться верой в чистоту ваших намерений и надеждой на то, что все у вас получится».

В другом письме говорилось: «Вы обратились к нам по радио: «Друзья», и я надеюсь, вы не сочтете бесцеремонностью, если я подпишусь: «Ваш друг». Еще один корреспондент благодарит Рузвельта за то, что он привнес в самый институт президентства «истинно человеческую теплоту, которой все мы так долго ждали».

Во второй «беседе у камелька», состоявшейся два месяца спустя, Рузвельт говорил о связанных с Новым курсом инициативах, которые ему удалось провести через конгресс за первые 60 дней своего президентства. Он с энтузиазмом говорил о Гражданском корпусе по сохранению природных ресурсов, образование которого обеспечит два с половиной миллиона мест ныне безработным молодым американцам. Растолковывал, каким именно образом реформируют экономику и остановят депрессию целый ряд других мероприятий и вновь учреждаемых институтов.

Защищая свои проекты от обвинений в социалистической направленности, Рузвельт обрисовал свое видение новой роли правительства в бизнесе: «Было бы совершенно неправильно называть принимаемые нами меры формой правительственного контроля над фермерским хозяйством, промышленностью и транспортом. Это скорее партнерство — партнерство между правительством, фермерским хозяйством и транспортом».

Еще через два месяца, в третьей беседе Рузвельт обратился к фермерам, рабочим, владельцам магазинов и производителям с призывом поддержать свою новую инициативу, предполагающую, что уровень зарплаты, продолжительность рабочего дня и вообще правила игры в бизнесе устанавливаются для каждой отрасли промышленности Национальной администрацией возрождения (НАВ). Друг-микрофон не подвел Рузвельта и на сей раз. Его предложение встретило полную поддержку, и новый институт успешно заработал. Вскоре по всей стране на окнах магазинов и лавок появились наклейки с символикой НАВ — орлами.

Реформы Рузвельта сталкивались со все усиливающейся оппозицией, и, дабы осадить критиков, президент в четвертой своей беседе, 28 июня 1934 года, обратился к избирателям с вопросом: «Живется ли вам сегодня лучше, чем в прошлом году? Уменьшилось ли бремя долга? Надежнее ли стал банковский счет? Лучше ли условия на работе? Укрепилась ли ваша личная вера в завтрашний день?» Ответы выбили почву из-под ног критиков, что было особенно чувствительно в свете приближающихся выборов в конгресс. Почти 50 лет спустя практически те же самые вопросы повторил в президентских теледебатах 1980 года Рональд Рейган.

В ходе президентской кампании 1936 года радио вновь стало главным оружием в рузвельтовском арсенале. За месяц до выборов он обрушился в очередном своем выступление по радио на республиканцев за то, что в годы своего пребывания у власти они «одарили» страну «правительством, которое ничего не видит, ничего не слышит и ничего не делает». Победа его оказалась одной из самых убедительных в истории президентских выборов в Америке: он проиграл всего в двух штатах и опередил кандидата республиканцев Алфреда Лэндона на 11 миллионов голосов. В палате представителей у демократов оказалось 331 место против 104 у республиканцев, в сенате — 76 против 20. Спикер палаты представителей Сэм Рейберн сказал Рузвельту: «46 штатов из 48 нам достались исключительно благодаря вашим радиообращениям к стране».

Правда, в самом начале второго президентского срока Рузвельт допустил свою первую ошибку. Преисполненный решимости взять реванш у Верховного суда, который целой серией недавно принятых решений подрывал ключевые позиции Нового курса, Рузвельт объявил о намерении расширить его состав. Мол, работа становится непосильной, и нынешним судьям требуется помощь еще шести коллег. Идея была радикальной, и, чтобы завоевать сторонников, Рузвельту, наверное, стоило озвучить ее, как он и привык, по радио. Но президент почему-то решил обнародовать свой план на пресс-конференции. Она состоялась 5 февраля 1937 года. Пренебрегая собственным опытом, Рузвельт на сей раз говорил только с журналистами, а стране свои мотивы изложить не удосужился.

В такой игре ему было не победить. Отказ использовать в данном случае привычную форму «беседы у камелька» стал исключением, которое подтвердило эффективность радио. С самого начала пресса обрушилась на план Рузвельта как сырой и диктаторский, да и в конгрессе поддержка стремительно пошла на убыль. Согласно опросам института Гэлла-па, к концу февраля план Рузвельта одобряли менее 40 процентов избирателей. Он опомнился и почти месяц спустя изложил план по радио, но было уже поздно, — он тихой смертью скончался в конгрессе. Сэм Розенман сетовал, что этого могло и не быть, просто надо было должным образом представить его людям.

Извлекая опыт из этой ошибки, Рузвельт максимально использовал возможности радио, когда в Европе запахло войной. Благодаря «беседам у камелька» Америка гораздо глубже начала осознавать угрозу, исходящую от нацистской Германии и императорской Японии. В борьбе с традиционным американским изоляционизмом и глубоким разочарованием, охватившим нацию после окончания Первой мировой войны, Рузвельт со всей энергией стремился донести до соотечественников подстерегающую их опасность.